Катынский детектив - [2]

Сейчас сложились две следственные бригады — одна добывает доказательства того, что поляков убили русские, другая — немцы. Причём, первая бригада безапелляционно утверждает, что все факты, добытые второй бригадой — ложные, так как они добыты под угрозой расправы со стороны НКВД. Отвергается всё без рассмотрения. Если вы принесёте из архива 1941 года фотографию, на которой немецкий солдат вгоняет штык в польского офицера, то первая бригада вам объявит, что эта фотография поддельна, так как она из НКВД; немецкий солдат на ней — это переодетый генерал НКВД Меркулов; немецкий солдат на ней на самом деле не вгоняет штык в польского офицера, а наоборот — вытаскивает, а вогнал его стоящий за кадром Берия.

Что тут делать? Втягиваться в спор о том, чьи факты надёжнее? Но мы уже заранее знаем, что в этом деле истина далеко не всем интересна, следовательно, нас просто не будут слушать. Поэтому мы пойдём другим путём.

В качестве доказательств мы будем использовать только факты или улики, которыми первая бригада доказывает, что поляков убили русские. Будем считать, что только эти «доказательства» единственно надёжны. Но пусть первая бригада особо не радуется, если мы будем знать, что у неё есть и другие улики, но она от нас их скрывает, то мы сам факт укрытия будем считать доказательством ошибочности этой версии.

То есть мы останемся беспристрастными, но работать будем только на доказательствах обвинителей СССР и пусть они берегутся! Уж если мы таким способом докажем, что польские офицеры убиты немцами, то значит они немцами и убиты.

Следователи по этому делу обычно начинают с рассказа о том, что в сентябре 1939 года в плен Красной Армии попало столько-то сотен тысяч солдат и офицеров польской армии. Считается, что такое введение в курс дела достаточно. Однако мы начнём с другого. А как вообще получилось, что польская армия сдалась? Что привело к этому? Поэтому мы начнем с Польши и её армии.

Польское государство 1918-1939 годов

Нам, советским людям, очень трудно беспристрастно взглянуть на Польшу тех лет. С конца 40-х годов она была нашей сестрой и из любых описаний о ней, особенно для широкой публики, старательно убиралось то, что могло бы унизить поляков, вызвать к ним подозрение или неприязнь или то, что нынешних поляков могло бы обидеть.

Если немного отвлечься, то следует заметить, что самая необидчивая нация — это русские. Про них и говорить можно что угодно и хоть в лицо плевать — и в СНГ, и в Восточной Европе это вроде в порядке вещей. Но все остальные нации вроде как больные — не скажи им ничего (а на евреев и не смотри), а то невзначай и не так посмотришь. А потом получается — то в одной стране памятники снесли, в другой надругались над могилами наших солдат, погибших за освобождение этих же подонков. А что возьмёшь с больных-то? Я думаю, что это неправильно. Надо и нам смотреть на другие нации, как на здоровые, а то они никогда от своей болезни не вылечатся.

У государств, возникших в Восточной Европе после первой мировой войны возник определённый дефект и государственного, и общественного мировоззрения. Обычно государства образуются в той или иной степени в результате волеизъявления народа, в результате его борьбы за своё государство. В народе возникает взгляд на государство как на ценность, за которую пришлось бороться и за которую надо бороться.

А Польша, как впрочем и Чехословакия, Австрия, Венгрия и Прибалтийские государства, возникла в результате того, что Антанта нарезала ей куски земли из поверженных Германии, Австро-Венгрии и России. То есть, полякам государство досталось как в подарок. Но и подарок бывает дорог и его берегут, за его судьбу боятся. А здесь же, к несчастью, у Польши практически немедленно появилась возможность в ходе войны ограбить бессильные Советскую Россию и Литву, причём опять-таки — с поддержкой Антанты. У Украины и Белоруссии были отняты приличные территории почти с чисто украинским и белорусским населением, а у Литвы отнят кусок земли вместе с нынешней её столицей — Вильнюсом.

Надо думать, что правительство Польши вряд ли надеялось, что эти приобретения сделаны навсегда, поэтому у носителей польской государственности воспитывалось органически злобное отношение к русским. Вряд ли тут имел вес большевизм русских. Геббельс, например, считал, что разница между гитлеровским нацизмом и коммунизмом в одном: коммунизм — это для всех наций, а нацизм — это тот же коммунизм, но только для немцев. Тем не менее, к Гитлеру и Пилсудский и прочие правители Польши трогательно жались, а территорию Польши долго держали укрытием для различных антисоветских банд, грабящих СССР, типа банд Булак-Булаховича.

Кроме этого, сами победы в войнах с Советской Россией и Литвой вскружили голову правительственным кругам Польши, им стало казаться, что Польша такая мощная держава, а сами они такие мудрые и дерзкие политики, что нет у Польши проблем, которые она не смогла бы решить силой. Что всегда у Польши будут в сильных покровителях Англия и Франция и, случись в результате польской авантюры какая-нибудь неприятность, Англия с Францией поляков из неё вытащат.