Катрин Блюм - [14]

Франсуа невольно вздрогнул.

— Заткнись, зловещая птица! — сказал он.

— Заткнуться?

— Да!

— А что бы ты сказал, если я хотел бы кое-что тебе спеть?

— Я бы сказал, что у меня нет времени, чтобы тебя слушать… Послушай, окажи мне услугу!

— Тебе?

— Ну да, мне… ты разве считаешь, что ты никому не можешь доставить удовольствие или оказать услугу?

— Положим… А что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты взял мое ружье и прислонил его к камину, пока я буду переодевать гетры!

— О! Переодевать гетры! Посмотрите-ка, мсье Франсуа боится простудиться!

— Я не боюсь простудиться, но хочу надеть мои форменные гетры, потому что инспектор должен присутствовать на охоте, и я хочу, чтобы он нашел меня в полном обмундировании, как полагается… Ну так что, тебе не трудно будет поставить сушиться мое ружье?

— Я не буду сушить ни твое, ни чье-либо ружье вообще… Пусть мне лучше размозжат голову камнем, как последней твари, если начиная с сегодняшнего дня и до самой смерти я прикоснусь к какому-нибудь ружью!

— Ну что же! Я бы сказал, что потери от этого большой не будет, если учесть, как ты с ним обращаешься! — сказал Франсуа, открывая дверцу на антресоли, где находился целый набор гетр, и принимаясь искать свои гетры среди тех, которые принадлежали семье Ватрен.

Матье продолжал следить за ним левым глазом, в то время как его правый глаз, казалось, был целиком и полностью занят последней картофелиной, которую он медленно и неуклюже чистил.

Продолжая следить за Франсуа левым глазом, он проворчал:

— Хм! А зачем мне пользоваться ружьем, когда я могу воспользоваться чем-то другим? Пусть только представится подходящий случай, и ты увидишь, что я не такой уже безрукий, как тебе кажется!

— А что же ты будешь делать, если оставишь свое ружье? — спросил Франсуа, ставя ноги на стул и начиная застегивать длинные гетры.

— Я займусь моим жалованьем! Ведь мсье Ватрен обещал взять меня дополнительным лесником, но так как Его светлости угодно, чтобы я служил один, а может быть, и два года бесплатно, то я отказываюсь! Я предпочитаю поступить в услужение к господину мэру!

— В услужение к господину мэру? Лакеем к мсье Рэзэну, торговцу лесом?!!! — вскричал Франсуа.

— Ну да, к мсье Рэзэну, торговцу лесом, или к господину мэру, это ведь одно и то же!

— Ну и ну! — сказал Франсуа, продолжая застегивать гетры, и пожал плечами, как бы выражая свое презрение к лакеям.

— Это тебе не нравится?

— Мне? — удивился Франсуа, — мне это совершенно безразлично! Я просто спрашиваю себя, что же будет со стариком Пьером?

— Боже мой! — беззаботно воскликнул Матье, — по-видимому, он уйдет!

— Он уйдет? — переспросил Франсуа, не скрывая своего волнения за судьбу старого лакея.

— Конечно! Если я занимаю его место, то нужно, чтобы он ушел! — объяснил Матье.

— Но это невозможно! — прошептал Франсуа, — он служит в доме у мсье Рэзэна уже двадцать лет!

— Вот еще одна причина, по которой он должен уйти! — заметил Матье со своей отвратительной улыбкой.

— Боже мой, какой же ты подлый человек, Косоглазый! — воскликнул Франсуа.

— Во-первых, — ответил Матье с тем простодушным видом, который он так хорошо умел на себя напускать, — меня не зовут Косоглазым. Так зовут собаку, которую ты только что отвел в конуру, а не меня!

— Да, ты прав, — сказал Франсуа, — ведь узнав, что тебя иногда так называют, бедное животное заявило, что оно принадлежит к дому дядюшки Ватрена и что хотя принадлежать к дому инспектора, несомненно, лучше и выгоднее, он ни за что не про меняет свое место на место ищейки в своре господина Девиалена!

После такого заявления, даже если ты и косишь, тебя никто не будет больше называть Косоглазым!

— Подумать только! Значит, по-твоему, я подлец, а, Франсуа?

— Для меня — да, и для всех остальных тоже!

— А почему?

— А тебе разве не стыдно лишать последнего куска хлеба несчастного старого Пьера? Что с ним станется, если у него отнимут его место? Ему ведь придется просить милостыню, чтобы прокормить жену и двух детей!

— Ну и что? Ты прекрасно можешь выделить ему пенсию из тех пяти тысяч ливров жалованья, которое получаешь как помощник лесничего!

— Я не смогу выделить ему пенсию, — ответил Франсуа, — потому что на эти пять тысяч франков я должен содержать мою мать, и забота о бедной женщине для меня прежде всего! Но всякий раз, когда он захочет прийти ко мне, для него всегда найдется тарелка лукового супа и немножко жаркого из кроликов — обычной пищи лесников… Лакей у господина мэра! — продолжал он, застегивая другую гетру, — как это на тебя похоже, сделаться лакеем!

— Ба! Я меняю ливрею на ливрею! — воскликнул Матье, — но я предпочитаю ту, у которой полные карманы, той, в которой они пусты!

—  — Эй, эй! Минуточку, дружище! — остановил его Франсуа, — впрочем, я ошибся, ты мне вовсе не друг… Наша одежда — это не ливрея, а униформа!

— Не все ли равно, вышитый на воротнике дубовый листочек и галун на рукаве так похожи! — сказал Матье, покачав головой, причем и в жестах, и в словах выражалось безразличие, которое он испытывал к обоим предметам обсуждения.

— Да, — сказал Франсуа, который не мог допустить, чтобы последнее слово осталось не за ним, — но только вышитый на воротнике дубовый листочек обязывает к работе, не так ли? А галун на рукаве дает возможность отдохнуть… Не это ли решило твой выбор в пользу галуна, лентяй?