Каторжник император. Беньовский - [22]

   — Правда, что граф Разумовский был тайно обвенчан с императрицей?

   — Все говорили об этом. А достоверно не ведаю. При матушке Елизавете Петровне до унтер-офицерского чина дослужился. А при ейном племяннике Петре Фёдоровиче совсем тягостной служба стала. Парады, муштра на прусский манер. Генеральские чины государь своей немецкой родне щедро раздавал. Кругом одни спесивые голштинцы. Сам вечно пьяненький, дурит, как дитя малое. То в оловянные солдатики играет, то за фрейлинами бегает. С женой плохо жили по несходству характеров. Матушка Екатерина Алексеевна нашла опору в гвардии. О том, как она нелюбимого мужа устранила и сама трон заняла, знаете, конечно...

   — Наслышан. Вся Европа об этом говорит.

   — Сподвижников императрица наградила щедро. Самые главные из них получили княжеские и графские титулы, высокие военные чины, имения с крепостными душами. Особенно в гору пошли братья Орловы и Григорий Потёмкин[21]. Не обошла матушка вниманием и нас, рядовых участников событий. Крестьянский сын Авдюшка Блинов, сержант Преображенского полка, получил звание подпоручика и дворянское достоинство, правда без крепостных душ. Императрица, однако, знакомясь с проектом указа о наградах, обратила внимание на мою фамилию — не понравилась. Такая фамилия, говорит, мужицкой избой пахнет. И повелела Екатерина Алексеевна, чтобы оный Авдюшка Блинов писался отныне Авдеем Сабельниковым. А через два года, уже поручиком, уволился я на пенсию по выслуге лет и по хворям своим.

   — А как вы в Казани оказались, поручик?

   — До родной Вятчины не доехал, поразмыслив — стоит ли? Родные все вымерли или позабыли меня. Я давно отрезанный ломоть для них. А Казань понравилась. Вот и осел в доме сердобольного Степана Силыча. Стал как бы членом его семьи.

   — Скажите мне, Авдей...

   — Галактионыч по батюшке меня кличут.

   — Скажите, Авдей Галактионыч, возможно ли в России такое, как в Польше? — выговорил Беньовский, медленно подбирая слова. — Чтоб дворянство поднялось против императрицы. Ведь поднялись же против её несчастного мужа.

   — Так то Пётр Фёдорович, восстановивший против себя гвардию, дворянство. Случайный иноземец на русском троне.

   — Разве Екатерина Алексеевна не случайная для России иноземка?

   — Иноземка-то иноземка. И говорить по-русски чисто, без акцента не научилась. Что из того? Уразумела матушка, что править ей суждено не где-нибудь, а в России. Очень хорошо уразумела. По духу своему это мудрая русская баба. Гвардия её боготворит.

   — Ещё бы не боготворить. Такие щедрые подачки...

   — И дворянство довольно императрицей, кого ни спроси. Помещики вправе творить суд и расправу над мужиками, приращивать свои владения. Матушка на страже интересов барина.

   — Значит, исключаете дворянский бунт против императрицы?

   — Да невозможно такое, голубчик, у нас. Дворянство встревожено другим. Голодный, замордованный мужик бежит на юг к казакам, на Дон, на Яик. Неспокойно на уральских заводах, где трудятся те же мужики, в башкирских степях. Кто защитит помещика? Матушка-императрица и её воинство. На них надежда.

Долгая беседа порядком утомила Авдея Галактионыча. Он вытянул больные ноги, потом с усилием встал, взявшись за костыль.

   — Пойду на солнышко, прогрею старые косточки. А вы, пан полковник, приходите в другой раз.

Беньовский заходил к Сабельникову ещё и ещё. Иногда они присаживались на скамейку под яблонями. Отставной поручик закуривал трубочку и пускался в свои воспоминания, сумбурные, клочковатые. Вдруг в его памяти всплывали какие-то случайные, малоинтересные для Мориса детали.

   — А ведь матушка Екатерина Алексеевна совсем небольшого росточка, не то что покойная Елизавета Петровна. Та была высокая, статная, в родителя. Говорят, нынешняя императрица носит туфельки на высокой подошве, чтобы прибавить себе роста.

   — Да Бог с ними, туфельками, — перебивал его Беньовский. — Объясните мне, поручик, как Екатерина смогла увлечь гвардию и совершить переворот?

   — Я же говорил вам... Гвардия не любила Петра Фёдоровича за его пристрастие к прусской муштре, засилье голштинцев при дворе, а Екатерина Алексеевна смогла найти ключик к сердцу каждого гвардейца, нашла общий язык с вельможами.

Познакомился Беньовский и с соседом-помещиком Алябьевым. Его особняк с колоннадой и мансардой стоял на той же улице, наискось от купеческого дома. Знакомство состоялось у Степана Силыча, к которому Алябьев приходил по своим делам — просить денег взаймы, как потом узнал Морис. Вислогузов хотел представить квартиранта соседу. Беньовский опередил купца и представился сам:

   — Барон Беньовский, полковник армии польских конфедератов.

   — О, барон... Весьма польщён. Заходите, в картишки перекинемся.

   — Спасибо. Картёжной игрой не увлекаюсь, ибо сижу на мели, а зайду непременно.

И зашёл, мотивируя свой визит следующим образом:

   — Истосковался по общению с благородными людьми. Степан Силыч хороший человек, но не моего сословия. Единственная отрада — поручик Сабельников, да и тот малокультурный мужик. Как у вас говорят, из грязи, да в князи. Впрочем, мне он нравится. Видать, был неплохим служакой.