Католичество - [29]

средние века указали на то, что под воздействием и с помощью благодати Божией человек всему сонму грехов и пороков противопоставляет созидаемый Богом сонм добродетелей, которыя надо понимать так же, как мы понимали пороки, т. е. как известныя длительныя состояния или свойства души. Религиозноморальный процесс есть воздержание и отказ от всего греховнаго (в этом негативная мораль права), но это воздержание, этот отказ возможны только си лами добродетелей, т. е. силами благодатно добродетельной души. В религиозно-моральном процессе все отвергается, но этим отвержением нечто и созидается и возстанавливается. Каждому пороку соответствует, по мнению схоластиков, особая добродетель. Так гордыне противостоит смирение, ненависти — любовь, по хоти — целомудрие. Где то в глубине, только изредка озаряемой мистическим познанием, движение воли созидает порок и добродетель, творя то или другое, точнее — не приемля или приемля Бога. И как все пороки выростают из одного корня, так же из одного корня выростают и все добродетели, и корень зла берет начало там же, где и корень добра.

Насколько невозможно отрицательное понимание доб родетели, легко убедиться, почитав любого католическаго мистика. Казалось бы, что такое бедность, как не отрицание желания обладать чем бы то ни было.

В этом смысле она то же самое, что смирение, по тому что смирение есть отказ от своего я. Но для того, чтобы оттолкнуть себя, я должно на что то опереться. В себе, отвергаемом, оно опоры не найдет и может ее найти только в своем начале, т. е. Боге.

Впрочем, чтобы не играть словами, определим, что подразумевается под отказом от себя. Этот отказ есть ни что иное, как преодоление или уничтожение гор дыни, т. е. самоутверждения, т. е. противопоставления

себя Богу. Отказ от себя есть отказ от искания в себе точки опоры, а, следовательно, так как без опоры я существовать не может (что и показано падением его в гордыню, ибо, отыскивая опору в себе, оно отказалось от опоры), искание опоры в Боге, т. е.

соединение с Богом. Таким образом, уничтожив свою волю, как свою, я слило ее с волей Божией и стало как бы обладать ею, отказавшись от собственности — стало обладать величайшим сокровищем, са мим Богом. Очевидно, что не может быть и речи об опустошении я: напротив, следует говорить о его наполнении; — нельзя говорить об отрицании: надо го ворить об утверждении.

И положительное содержание моральнаго идеала ясно не только в разсуждениях и умозрениях мистиков.

Человеку приходит на помощь Богочеловек. Совсем не мистически настроенный монах, отказываясь от мира и своего я, подражает Христу, старается воспро извести Его в себе. Он может ошибиться и непра вильно понять свою цель, броситься в негативную мо раль и аскезу воздержания и за это принять на себя все последствия такой ошибки, но фактически исходит он из положительнаго идеала, фактически — обога щает свое я, пока не отвернется от положительнаго в своем идеале.

Итак, по существу своему моральный идеал ка толичества глубоко положителен и в крайнем (где это яснее) и в умеренном своем проявлений. Положительная цель — святое состояние и полнота бытия в Боге — ставится свободной воле, но осуществляется эта цель в борьбе с греховностью: идеал утверждается в отрицании, и этим обясняется его искажение в негативно-моральном смысле, равно как и преувеличения казуистики. В противлении злу, в воздержании от него главным образом сфера деятельности сво

бодной воли; в утверждении и обогащении природы че ловека — главная сфера деятельности благодати. Но здесь перед нами встают два вопроса. Во-первых, что та кое это состояние святости или праведности, являющееся идеалом человека и обладает ли оно какой-нибудь самоценностью? Во-вторых — не является ли идеал эгоистическим и пассивным услаждением в Боге? Постараемся сначала ответить на второй вопрос, а ответить на него мы должны отрицательно. — Воспро изведение в себе образа Христова, подобия Божьяго не может сделать человека непохожим на Бога, сделать волю его отличною от воли Божьей. А если человек всецело и свободно подчиняется Божьей воле, Христо вой воле, он не может замкнуться в себе, а дол жен изливаться, исходить любовью к ближним, деятельно служить им. Проявится ли деятельная любовь во внешних актах или нет, обнаруживаясь только, так сказать, метафизически, невидимо, но действенно и реально, — вопрос второстепенный, ибо мы не знаем, не важнее ли в иных случаях для мира и Бога знаемая лишь Им да любящим Его деятельная любовь. Как правило, она не может не проявиться и внешне, ви димо. Но несомненно, при большом развитии человека на пути к вершинам моральнаго идеала появляется соблазн всецело отдаться „созерцании)", созерцательной жизни, даже не достигнув еще того момента, когда любовь к Богу становится деятельной. Мистики указывают на конфликт созерцательных и деятельных стремлений в человеке и предостерегают от пренебрежения к деятельной жизни, а католическая цер ковь, высоко чтя „мужей созерцания", предписывает всякому деятельную любовь к ближним и призывает к исполнению закона Христова. Закон же этот прямо предписывает положить душу свою за друзей своих.