Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [19]
Это было весьма многогранное культурное (в широком смысле слова) движение, которое сложно «привести к общему знаменателю». По словам П. Г. Виноградова, именно понятие культуры отделяет западников от славянофилов: если для первых культура есть результат сознательной деятельности человека, то для славянофилов она несет мощный национальный заряд, «спонтанно» зарождаясь в народной среде. Именно поэтому славянофилы придавали особенную ценность древним, исконным традициям русского народа (и всего славянского мира) и именно поэтому они отводят такое важное место Православной церкви, поскольку она оказала огромное влияние на русские национальные особенности и во многом их сформировала. Славянофилы противостоят западникам (первым среди которых был Герцен), убежденным, будто обновление России пойдет по пути, который в Европе был намечен идеями Французской революции, либерализма и раннего социализма. И если последние, за исключением Чаадаева, в основном были чужды религиозным размышлениям, то для славянофилов проблемы религии были, пожалуй, центральными — вместе с вопросом о церкви и ее взаимоотношениях с царской властью и всем обществом.
Религиозная жизнь русской церкви еще со времен Петра была подорвана, с одной стороны, излишним вниманием к внешним формам культа, что было проявлением формалистской, полностью аскетической тенденции, а с другой — огромным влиянием государства. В результате к этому времени она почти необратимо захирела. Даже несмотря на свою приверженность официальной религии, такой религиозно одухотворенный мыслитель, как славянофил Иван Аксаков, современник Чаадаева, — с горечью констатировал:
«...Таким образом Церковь, со стороны своего управления, представляется теперь у нас какой-то колоссальной канцелярией, прилагающей, — с неизбежной, увы, канцелярской официальной ложью, — порядки немецкого канцеляризма к спасению стада Христова... По-видимому, Церкви дано лишь правильное благоустройство, — введя, наконец, необходимый порядок... По-видимому так, но случилась только одна безделица: убыла душа; подменен идеал, т.е. на месте идеала Церкви очутился идеал государственный и правда внутренняя замещена правдой формальной, внешней; подсунуто другое мерило, взамен прежнего, духовного и нравственного; все пошло взвешиваться и измеряться на вес и аршин правительственный, клейменый... Дело в том, что вместе с государственным элементом и государственное миросозерцание, как тонкий воздух, почти нечувствительно прокралось в ум и душу едва ли не всей, за немногими исключениями, нашей церковной среды и стеснило разумение до такой степени, что живой смысл настоящего призвания Церкви становится уже ей теперь малодоступен... Нигде так не опасаются истины, как среди нашей церковной администрации, нигде не встретишь такого угодничества, как у нашей иерархии, нигде дух фарисейства так не силен, как среди тех, кто первый должен бы возненавидеть ложь».
И все-таки, невзирая на это, во всех слоях русского общества сохранилась глубокая религиозная жизнь. Центрами, живыми клетками этой духовности, были старцы. В монастыри и скиты к этим почитаемым наставникам, хранителям и продолжателям традиций ранней Церкви стекались толпы людей, изголодавшихся по слову веры. Особенно знамениты были старец Филарет из Новоспасского монастыря, Макарий и Амвросий из Оптиной пустыни. Они, в частности, направляли и вдохновляли светских философов и богословов, таких как Хомяков и Киреевский.
Более глубоко, чем Аксаков, рассматривает религиозные проблемы И. В. Киреевский. Споря с воззрениями де Местра и Чаадаева, он подчеркивает, какое огромное влияние оказало на Россию, на ее религиозное сознание отсутствие классического наследия: «В России христианской религии был присущ характер более чистый и святой, но отсутствие классического наследия послужило причиной тому, что влияние нашей церкви в период всеобщего невежества стало не таким сильным, как влияние Римской церкви». При этом он признавал позже, что западный рационализм объясняется именно его связью с классическим наследием.
Противостояние России и Европы и их взаимоотражение были и оставались важной темой славянофильской мысли. Однако Киреевский смотрел в первую очередь в будущее. В своем труде О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России, появившемся в 1862 году в Московском сборнике, он пишет, что главная миссия «православной образованности» состоит в том, чтобы выявить и решить все проблемы Запада путем создания некоего высшего единства. Внутренняя свобода, объединенная с абсолютным повиновением церкви, приводит мыслителя-славянофила к тому, чтобы превозносить свободомыслие, существующее в рамках православия; очевидно, что этот тезис является частью полемики с католичеством.
Замечательным богословом был Алексей Степанович Хомяков (1804-1860), который, как и Киреевский, радел за свободу богословской мысли. Будучи мирянином, посвятившим себя как никто другой развитию славянофильской идеологии, он обладал определенной религиозной харизмой, которая оказала влияние на весь православный мир. Хомяков понимал этот мир как
Составляем ли мы вместе с ними одну Церковь? Мы православные и католики? Неужели Православие и Католицизм суть два легких одного тела Церкви Христовой? Следовательно, Христос дышит всеересью папы? Разве отчужденная Западная Церковь, Католичество, не осуждена Церковью, не предана диахронически анафеме? Тогда, можем ли мы беспрепятственно общаться с ними совместными молитвами и единой службой? На эти и многие другие вопросы пытаются ответить авторы настоящей книги.
В книге известного русского зарубежного историка Церкви Н.Н.Воейкова "Церковь, Русь, и Рим" дано подробнейшее исследование истоков, разрыва и дальнейшей судьбы взаимоотношений Латинства и Православия. Глубочайший исторический анализ совмещается с выводами о вселенской значимости и актуальности идеи Русской Православной Монархии, об "удерживающей" миссии Русских Православных Царей и причинах неурядиц в современной России. Книга может использоваться как учебное пособие и как увлекательный исторический очерк для вдумчивого читателя.
В статье рассматривается трактовка образа Девы Марии в ряде стран Латинской Америки в контексте его синкретизации с индейской и африканской религиозной традицией. Делается вывод о нетрадиционном прочтении образа Богоматери в Латинской Америке, специфическом его понимании, связанным с поликультурной спецификой региона. В результате в Латинской Америке формируется «народная» версия католицизма, трансформирующая постепенно христианскую традицию и создающая новую религиозную реальность.
Книга содержит авторское изложение основ католической веры и опирается на современное издание «Катехизиса Католической Церкви».
Рассказы и статьи, собранные в книжке «Сказочные были», все уже были напечатаны в разных периодических изданиях последних пяти лет и воспроизводятся здесь без перемены или с самыми незначительными редакционными изменениями.Относительно серии статей «Старое в новом», печатавшейся ранее в «С.-Петербургских ведомостях» (за исключением статьи «Вербы на Западе», помещённой в «Новом времени»), я должен предупредить, что очерки эти — компилятивного характера и представляют собою подготовительный материал к книге «Призраки язычества», о которой я упоминал в предисловии к своей «Святочной книжке» на 1902 год.
О том, что христианская истина симфонична, следует говорить во всеуслышание, доносить до сердца каждого — сегодня это, быть может, более необходимо, чем когда-либо. Но симфония — это отнюдь не сладостная и бесконфликтная гармония. Великая музыка всегда драматична, в ней постоянно нарастает, концентрируется напряжение — и разрешается на все более высоком уровне. Однако диссонанс — это не то же, что какофония. Но это и не единственный способ создать и поддержать симфоническое напряжение…В первой части этой книги мы — в свободной форме обзора — наметим различные аспекты теологического плюрализма, постоянно имея в виду его средоточие и источник — христианское откровение. Во второй части на некоторых примерах будет показано, как из единства постоянно изливается многообразие, которое имеет оправдание в этом единстве и всегда снова может быть в нем интегрировано.
В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)
«Хуберт Зайпель имеет лучший доступ к Путину, чем любой другой западный журналист» («Spiegel»). В этом одно из принципиально важных достоинств книги – она написана на основе многочисленных личных встреч, бесед, совместных поездок Владимира Путина и немецкого тележурналиста. Свою главную задачу Зайпель видел не в том, чтобы создать ещё один «авторский» портрет российского президента, а в том, чтобы максимально точно и полно донести до немецкого читателя подлинные взгляды Владимира Путина и мотивы его решений.
Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)