Катенька - [26]

1994 год принёс мне не только радость от работы в театре и кино, но и первую настоящую потерю. Скончалась моя любимая мамочка. Она была ещё совсем молодой женщиной, ей было только 59 лет. А я был взрослым успешным сорокалетним мужчиной, как оказалось, совершенно не готовым к потерям. В моём сознании как-то отсутствовало понимание того, что люди смертны, включая и самых близких.

Сколько я уже переиграл умирающих героев на сцене, сколько потерявших кого-либо! Но совсем не экстраполировал это на себя. Искусство само по себе, там страсти, смерти, страдания, а жизнь — сама по себе, в ней всё должно быть по-иному, благостно.

Мы с Катенькой пытались и жизнь в нашем доме так выстроить, чтобы не было ни одного слова на повышенных тонах, чтобы — как бы тебе ни было плохо на душе — улыбаться. Не для себя, для дочки. Дабы все мерзости бытия Никуся могла познать попозже, чтобы выработала положительный взгляд на мир, столь характерный для нас с Катенькой. Надеюсь, мы в этом преуспели. Но обойти смерть не удалось. Не случилось. Позже именно Ника приняла на себя основной удар при Катенькиной кончине. Но об этом я ещё расскажу.

Оказалось, что в жизни всё как в искусстве: люди, даже собственные родители, смертны, причём, как заметил классик, смертны внезапно. И разыграть историю заново не представляется возможным, всё происходит раз и навсегда. Остаётся только тупая боль утраты и совсем не наблюдается никакого катарсиса. Я ощущал себя обманутым. Только напряжённая работа позволила мне не впасть тогда в длительное уныние, но благостная картина мира в моём сознании подверглась довольно значительной корректировке.

И снова об антрепризе

Во второй половине 90-х годов я особенно интенсивно занялся работой в антрепризе. Возможно, как я уже говорил, тому была причиной моя длительная невостребованность. Надо признать, что страх оказаться без новых ролей жив во мне до сих пор. Хотя уже много лет я гораздо чаще отказываюсь от предложений, чем принимаю их, но годы отлучения от театра не прошли даром. И стоит некоторое время мне не быть задействованным в новых ролях, как у меня возникает паника, что всё кончено, и я никому уже не нужен. К счастью, исчезает это состояние довольно быстро, при первом же новом обращении ко мне. Не исключено, что в то время приглашать меня стали гораздо чаще после однозначного успеха «Ширли-мырли». Моё имя на афишах после фильма стало самоценно, и продюсеры, что естественно, пытались этим воспользоваться.

Но хотелось бы верить, что в основе всё-таки лежали моё возросшее профессиональное мастерство и желание коллег сотрудничать со мной. Опять же тут не было ни малейшего меркантильного умысла, а только ощущение своих сил и стремление как можно больше работать. Понятно, что это оплачивалось, но заработок был безусловно вторичным по отношению к самому процессу репетиций и сценическому результату.

Это был очень счастливый период в моей театральной биографии. Практически все спектакли того времени ставились с участием близких для нас с Катенькой людей — актёров и режиссёров. Мне же выпала двойная удача. Я встретил актрису, которая на долгие годы стала моим любимым и незаменимым партнёром, блистательную и неподражаемую Татьяну Васильеву. Сколько радости доставило мне общение с ней на сцене, да и в жизни! И в этой книге я не раз буду вспоминать о наших с Таней работах.

Роман Козак

В 1995 году мне опять посчастливилось сыграть в пьесе любимого и знакового для меня драматурга Славомира Мрожека. На сей раз мне досталась роль Официанта в пьесе «Вдовы». Поставил спектакль мой близкий товарищ, прекрасный актёр и режиссёр Роман Козак и назвал его «Банан». Работа делалась в рамках антрепризы Козака и его жены Аллы Сигаловой.

С каждым новым погружением в мрожековскую драматургию я всё больше проникался его причудливым миром, всё больше ощущал его глубину, парадоксальность и потрясающее понимание человеческой сущности. Не знаю почему, но нам привычней полагать, что всё великое было когда-то и не с нами. Вот Шекспир, Мольер, в крайнем случае Чехов… А всё происходящее сегодня, да ещё и с нами — преходяще, сиюминутно. Это совсем не так. Уверен, что Мрожек — это навсегда, что театры будут возвращаться и возвращаться к его пьесам. То, что так уж соединились гены или звёзды правильно расположились и он оказался нашим современником, а мне выпала радость даже сыграть в Польше на фестивале его драматургии, да ещё и перед ним самим, — это никак не отменяет его величия. Просто нам повезло быть его современниками, это стоит понимать и гордиться этим.

Спектакль «Банан» мы играли с огромным энтузиазмом. Мы его любили, любили друг друга, автора, зрителей, прекрасно принимавших нас. Если бы нам кто-то намекнул тогда, что через какие-нибудь пятнадцать лет мы будем хоронить Романа Козака, мы бы засмеялись ему в лицо.

Рома был так талантлив, успешен, востребован. Его фантазия била через край. Он был так влюблён в профессию, театр, жизнь! И когда я стоял на его похоронах, то думал, что ещё один мой близкий товарищ сгорел во всепожирающем костре искусства. Ещё один человек, выбрав между искусством и жизнью первое, — надорвался. Думал я и о страшном предании, существующем в театральном мире. Дело в том, что