Категории русской средневековой культуры - [147]
Едва ли мы ошибаемся, устанавливая некую гипотетическую зависимость поведения царя от напряженных ожиданий наступления 7070 г., ибо прямым подтверждением этой зависимости служат послания Андрея Михайловича Курбского к Вассиану Муромцеву, старцу Псково-Печерского монастыря, которые, по вполне обоснованному суждению Н. Андреева, были написаны в России, в Дерпте, и — что особенно важно — приблизительно в 1563 г., примерно за год до бегства в Великое княжество Литовское. Князь, еще не ставший публичным оппонентом царя, уже выражал идеи, которые затем будут положены им в основу и посланий царю, и «Истории» о великом князе московском.
А.М. Курбский фиксирует наступление «последних времен» тем, что «разрешен» уже из темницы сатана и «излиял ярость свою на верныя, и прелстил страны многия, и прельщает по вселеннеи, и отступлению от Бога языки научает». «Мысленным оком» и «разумным видением» посмотрим на Восток, — писал Курбский и продолжал: «Где Индея и Ефиопия? Где Египет и Ливия и Александрия, страны великия и преславныя, многою верою ко Христу древле усвоенныя? Где Сирия, древле боголюбивая? Где Палестина, земля священная, от нея же Христос по плоти и вси пророцы, апостали? Где Евтропия, иже бе во премудрости правоверия многи? Где Констянтин град преславныи, он же бысть яко око вселеннеи благочестием? Где новопросиявшия по благоверии Серби и Болгары и их власти высокий и грады преизобильныя? Не вси ли сия преславныя и преименитыя царства в прежних летах единодушно правую веру держаще, и ныне грех деля многих безбожными властели обладаны, от нихъже верныя люди безпрестани прельщаеми, и томими, и на различныя прелести от правоверия отводими; овы ласкании, тщими славами прелестнаго мира сего, овы бедами и скорбми многими понуждаеми...»[754]. А теперь «обратим зрительное души к западным странам...: где Рим державныи, в немже Петра апостола наместники, древнии папа пожиша? Где Италия, от самых апостол благоверием украшена? Где Испания славная, от апостола Павла благочестием насаженная? Где Медиолам, град многонародныи, в немже Амъбросии великии благочестием кормила управлял? Где Карфаген? Где Гапаты нутренныя? Где Германия великая?..»[755]
И только «вся земля наша Руская от края до края, яко пшеница чиста, верою Божию обретается»: здесь и храмов несчитанное число, сколько звезд на небе, и множество монастырей: «им же несть числа — кто весть?» Цари и князья «во православнои вере от древних родов и поднесь от Превышняго помазуются на правление суда». Однако, называя все это перечисленное дарами человеколюбивого Бога, Курбский спрашивает: что же мы сами творим, как оправдываем эти дары? И признается: «Мы же, нечювъствении и неблагодарнии, аки аспиды, затыкая уши свои от святых словес Его, и приклоняемся послушанием паче ко врагу своему, льстящему нас тщею славою мира сего и ведуще нас по пространному пути в погибель»[756].
Князь дальше поясняет, как именно «мы» неблагодарны. Начинает он свои обличения с властей державных, призванных «на власть от Бога». Вместо кротости и смирения в держании праведного суда — свирепость зверей, «неслыханные смерти и муки па доброхотных своих умыслиша». Выделенные слова в этом послании будут повторены Курбским в его первом послании царю: «Почто, царю, силных во Израили побил еси... и на доброхотных твоих душу за тя полагающих неслыханные от века муки и смерти и гоненья умыслил...» Если в послании Вассиану Курбский обвиняет власти вообще, то в первом послании царю — его лично. Не исключено, что в послании к Вассиану Курбский, говоря о властях вообще, имел в виду власть царскую — ведь пишет же он «державные», «призванные на власть от Бога»: подобные апелляции не могли не касаться царя лично, ибо его власть, прежде всего, от Бога. Если это так, то тогда следует признать: князь выражал свое недовольство открыто, будучи еще в России — это, во-первых, и во-вторых, царю могло стать известным настроение Курбского, что, возможно, и послужило причиной размолвки Грозного с воеводой.
Но вернемся к тексту послания: князь, показав, какой является державная власть, предлагает: «Посмотрим же и на священнический чин». Курбский оговаривается сразу — он никого не осуждает, «но беду свою» оплакивает. Ибо «не вдовиц и сирот заступают, ни напаствованных и бедных избавляют, ни пленников от пленения искупают, но села себе устрояют, и великие храмины поставляют, и богатъствы многими кипят, и корыстми, яко благочестием, ся украшают». И вновь — поворот в сторону державной власти, которую боятся обличать священнослужители, хотя это их прямой долг: «Где убо кто возпрети царю или властелем о законопреступных и запрети благовременно и безвременно? Где Илия, о Науфеове крови возревновавыи, и ста царю в лице со обличением? Где ли лики пророк, обличающи неправедных цареи? Где Амбросии Медиаламскии, смиривыи великаго царя Феодосия? Где златословесныи Иоанн, со зелным запрещением обличив царицу златолюбивую? Где ныне патриархов лики и боговидных святителеи и множество преподобных ревнующе по Бозе а нестыдно обличающих неправедных цареи и властителеи в различных их законопреступных делех, исполняюще и блюдуще слово Спасителя...»
