Катастрофа. Том I - [22]

Под влияниям таких толков в толпе скоро стало наблюдаться враждебное настроение к иностранцам, в частности, к англичанам. Около 6 часов вечера перед зданием британского посольства была даже устроена небольшая враждебная демонстрация. Слышались крики:

— Долой англичан!

— Пускай убираются в свой Лондон!

Кто-то бросил в окно посольства камень. За ним последовал другой, третий. Положение осложнялось. Из посольства вызвали по телефону полицию, но в эти бурные дни полиция предпочитала держаться в стороне от всяких конфликтов и не очень спешила на зов.

Когда толпа, поощряемая полной безнаказанностью, собиралась уже ворваться в само здание посольства, посольскому швейцару пришла счастливая мысль: сбросив с себя ливрею, он вышел задним ходом на улицу, смешался с демонстрировавшей толпой и вдруг крикнул во всю силу своих легких:

— Зоотавры!

Охваченная паникой толпа бросилась врассыпную. Через минуту площадь перед посольством опустела, точно выметенная гигантской метлой.

Полчаса спустя, когда президент Стефен, которому доложили о бесчинствах толпы перед британским посольством, встревоженным тоном спросил по телефону префекта города Парижа, в каком положении дело, тот ответил:

— Успокойтесь, г. президент: благодаря энергичным мерам полиции, толпа рассеяна и порядок восстановлен.

XI

Было 9 час. 37 минут ночи, когда с Венсеннского форта раздались, один за другим, три пушечных выстрела.

Гулкими раскатами пронеслись они над городом и предместьями, неся с собой смертельную тревогу и страх, от которого сжималось в жалкий комочек сердце, подгибались колени и высыхало во рту.

— Бу-ум! Бу-ум! Бу-ум! — торопливо проревела в три приема старая, видавшая виды пушка; эхо подхватило этот зловещий набат, брошенный в мрак ночи, и в то же мгновение ударило им по миллионам сердец, которые забились, как птицы в клетке, вспугнутые каким-либо хищником.

— Зоотавры! — пополз со всех сторон тревожный шепот.

Огромный человеческий муравейник был взбудоражен, как ни в один из прежних налетов: сегодня предстоял решительный бой между людьми и этими страшными, таинственными пришельцами из неведомых, лежащих за гранью доступного человеку миров. Сегодня, быть может, решалась судьба человечества вообще: если оно выйдет из этой борьбы победителем, оно останется властелином Земли; если же, несмотря на напряжение всех своих материальных и духовных сил, оно окажется беспомощным, царству его наступит конец, и оно будет стерто с лица земли подобно тому, как придорожная пыль или мгновенная зыбь на гребнях волн морских сметаются налетевшей внезапно бурей.

Недавно еще оживленные, наполненные шумом и гамом улицы опустели. Люди бежали домой, к родным очагам или же, если они были слишком далеко от дома, прятались в первые попавшиеся ворота или станции подземной железной дороги. У большинства были в руках маски для защиты от удушливых газов, но их мало кто одевал: осведомленные люди, которые знают решительно все на свете и которые в тревожные дни всегда находят достаточно легковерных слушателей, уверяли, что маски эти — вздор и что они никого и ни от чего защитить не могут.

Едва успели замолкнуть пушечные выстрелы, раздался хорошо уже знакомый парижанам характерный шум парящих в высоте зоотавров.

Миллионы людей, затаив дыхание, ждали: вот-вот должно совершиться нечто огромное, решающее вопрос о жизни и смерти. Многие не вытерпели и стали выглядывать в слегка приоткрытые двери, в окна и с балконов. Острое любопытство, побуждающее солдат высовываться из окопов с риском быть убитыми пулей залегшего поблизости неприятеля, было сильнее страха смерти и, казалось, заглушало даже инстинкт самосохранения. Несколько минут спустя на тротуарах, у ворот домов, у входов в станции подземной железной дороги толпились сотни, тысячи людей. Головы, точно по команде, были высоко подняты, глаза устремлены в темный небосклон. Казалось, тут собрались толпы язычников для совершения какого-нибудь религиозного таинства. Небо было облачное, без луны и без звезд, без красок и бликов, как если бы какой-нибудь таинственный декоратор позаботился о создании мрачного фона для предстоящей драмы.

Париж затих, затаил дыхание и походил на гигантское кочевье, завороженное каким-нибудь волшебником.

Только сверху, с большой высоты, доносился заглушенный расстоянием шум. Он становился все ближе, все явственнее можно было различить гигантские серые громады хищников, которые плавно и медленно реяли над городом, как бы высматривая в нем добычу.

— Чего же они не начинают? — слышался там и сям нетерпеливый шепот.

— Быть может, уже началось! — шепотом же отвечали другие. — Это пальба бесшумная…

Как бы для того, чтобы опровергнуть это утверждение, высоко в воздухе раздалось вдруг резкое шипенье, точно от огромной ракеты или от брошенного в воду раскаленного докрасна железа. В то же мгновение длинная, зигзагообразная молния пронизала серые тучи и тотчас же погасла, как гаснет вырвавшаяся из под груды пепла искра.

— Вот оно! началось! — сдавленным вздохом вырвалось из тысяч грудей. — Это с Венсеннского форта.

Серые громады зоотавров продолжали как ни в чем не бывало парить над городом.