Катастрофа. Спектакль - [19]

Иван вскочил, рванул дверь:

— Предлагаю сеанс на трех досках! Идет?

— Одну проиграете — всем пиво, — это Дзядзько.

— На американку! — Гуляйвитер.

— Принимаю любые условия. — Сейчас все равно, только бы играть, только бы почувствовать силу своего ума, интеллекта, свое превосходство над ними. Жадно вцепился в шахматную доску.

— Мне бы домой, — робко вставил Андрей Сидорович, снова чувствуя себя виноватым. — Я ведь только механически смогу переставлять…

— Что за журналист, который не играет в шахматы, — оборвал Хаблака Иван Кириллович, загораживая собой дверь, — засмеют в любой редакции. Все великие газетчики сначала учились шахматам, а уж потом брались за перо…

Загатный вспотел от мысли, что Хаблак может не послушаться, уйти, и все рухнет, и он снова останется наедине со своей новеллой, так никому ничего не доказав.

— Нет уж, поддержите коллектив, товарищ Хаблак, отмежевываться неэтично, — припечатал Гуляйвитер. В нем тоже заколобродила охотничья натура.

Хаблак снова уселся на стул.

— Предупреждаю, играю только белыми. — Иван Кириллович выключил приемник: да будет торжественная тишина. — Взгляните на часы, через десять минут все будет кончено.

Гуляйвитер сосредоточенно насупился. Теперь уж он не повторит своих прежних ошибок, не продует этому самоуверенному нахалу. Дзядзько меланхолично выравнивал строй шахматных фигур. Лицо Хаблака подернула тень ответственности — он и к игре относился как к редакционному заданию. Иван резко вскочил, подпрыгнул вверх, ввинтился в воздух, достав рукой до лампочки. По стенам проплыли взметнувшиеся крылья. Из него рвалась радость бытия, переполнявшая его сила и надежда. Пусть сегодня он ничего и не напишет. Зато завтра настанет его великий день. До сих пор была лишь игра в литературу. Настоящее творчество только начинается!

— Прошу ход! — И вызывающе бросил центральную пешку навстречу безмолвным шеренгам черных. Гуляйвитер и Дзядзько сразу же ответили. Хаблак налег грудью на край стола, задумался.

— Великие шахматисты дольше всего думают над первым ходом, — холодно рассмеялся Иван. Хаблак не пошевельнулся, будто не слышал. На первых двух досках уже шел кровавый бой, а он все еще готовил рокировку. «Странно, даже в мелочах, даже в шахматной игре проявляется посредственность, жалкая посредственность», — думал Иван, жертвуя офицера за пешку и лишая черных рокировки: — Шах!

Одну руку Загатный держал в кармане, другой, сжав фигуру, вычерчивал над доской плавные круги — красовался. Сделав ход, легко продвигался вдоль столов, подбрасывал спичечный коробок, листал подшивку газеты. Жаль, нет под рукой книги — вот бы Гуляйвитер взъерепенился, а Дзядзько с Хаблаком — те бы рты открыли от восхищения перед силой его мысли. Шахматы — его страсть. В ремесленном училище, а потом в армии это был единственный способ самовыражения, противодействия толпе.

— Шах! — в партии с Хаблаком Иван снова пожертвовал коня, чтоб оголить черного короля, открыть путь для наступления и сокрушать, чекрыжить, громить, крошить…

— Шах!

Партии с Дзядзьком и Гуляйвитром удачно близились к концу. Черные выдыхались. Первым поднял руки Дзядзько. Гуляйвитер еще дергался, но это были последние конвульсии. Наконец и он злобно буркнул: «Сдался!» — и рванул в свой кабинет. Хаблак отвел короля за спины пешек — теперь Загатный не мог грозить шахом. Он стал спешно разворачивать левый фланг.

Хаблак снова задумался, обхватив ладонями узкую клинообразную голову.

— Будто имение проигрываете, — нервно бросил Загатный. — Все равно партия проиграна после третьего хода, великие шахматисты таких партий не доигрывают, они сдаются вовремя.

И подмигнул Дзядзьку, мол, психическая атака на врага. Вообще Иван много говорил, говорил без умолку, в бессилии наблюдая, как черные осторожно, но неудержимо затягивают тугой узел на шаткой позиции белых. Теперь Загатный почти ненавидел худые, ревматические пальцы Хаблака и, когда они повисали над доской, чтоб передвинуть вперед еще одну фигуру, отворачивался.

— Та-а-ак, Кириллович… — с ядовитым сочувствием протянул Гуляйвитер, который уже оттаял после неудачной партии и вернулся в комнату. На смерть все воронье слетается. Белые тыкались по углам, но черный король был надежно спрятан. Белые паниковали. А нервы у Хаблака крепче, чем казалось. В игре Ивана всегда были элементы риска. Он пожертвовал две фигуры, чтоб одним ударом расколошматить противника (о, сладкое ощущение интеллектуального превосходства, но удара не вышло), теперь эта бездарь, этот тупарь додавит его через два хода — мат белым, нельзя уподобиться жертве, бессмысленно пытающейся уклониться от ножа гильотины, не дергаться, в этом есть нечто унизительное. Иван смахнул со стола фигуры:

— Сдался! Случайность.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Хаблак. — Я…

Загатный ногой толкнул дверь. «Вы за пивом?» — спросил Дзядзько. Жадно вдохнул густую свежесть ночного воздуха. Сейчас дадут сверстанный разворот. Че-о-рт… Так позорно он проиграл только раз — в армии. Тогда пришлось лечь на пол, проползти под койками всю казарму и, по уговору, вернуться обратно. Койки были низкие, он пригнул голову до самого пола, дыша пылью, а