Катастрофа. Спектакль - [13]
Руки в карманах, движется меж столами, из угла в угол. Глаза задумчиво отсутствующие, весь в себе, в мыслях, в словах, что легко шелестели, опережая перестук машинки. И в то же время, как перед кинокамерой. Общий план: комната, зрители, стройный мужчина, высокий лоб, нервная походка; средний план: пишущая машинка, залитый чернилами стол, интеллигентный человек идет на камеру; крупный план: задумчивое и умное лицо, четкие движения губ; снова крупный план: на белой бумаге буквы споро вяжутся в слова: еще раз крупно: глубокие, утомленные глаза…
Вот бездари, уеду из Тереховки — конец газете.
— «Товарищи колхозники! Приложим все силы…» Нет, зачеркнуть: суховато. «…Пусть покой никому не снится в эти горячие дни! Пусть каждый живет мыслью: все ли я сделал и делаю, чтобы как можно скорее собрать богатый урожай кукурузы? Выше знамя социалистического соревнования на второй жатве». — С последними словами Иван закрыл лицо ладонями, потом медленно опустил руки и выдохнул: — Восклицательный знак, все… Редактору на подпись…
Приська стояла на пороге, аплодировала. Василь Молохва мотал головой:
— Талантище…
Стремительно, как актер со сцены, вышел из комнаты.
Гуляйвитер молча поставил подпись на первой странице передовой.
Передовую отдали в типографию. За кассы стали наборщики. Гуляйвитер с Дзядзьком балагурили о Джульбарсе. Гуляйвитер, как всегда, увлеченно, Дзядзько — забавляясь, но не без тайного умысла. Иван Кириллович нахохлился за столом, как воробей на морозе; он уже никуда не спешил, ни во что не играл. Недавнее представление для трех бездарей, его сознательное лицедейство, унизительная погоня за собственным образом в глазах ближнего, деланный пафос передовой — все превратилось в саднящую боль где-то глубоко в груди. А может, он просто перекурил, смолил сигарету за сигаретой. Для зрителей. Трагическая ситуация. Актер презирает зал, толпу и весь отдается игре. Чтобы доказать, что он лучше, талантливее, чем они думают. Он всегда ненавидел похмелье. Господи, послушать меня — я такой чистый, такой святой, стройте для меня храм. Спятить можно. Да меня просто бесит примитивный энтузиазм Гуляйвитра. Что бы мы делали на месте Робинзона? Жевали самих себя? Счастливый подарок цивилизации: ешь ближнего.
— К чему столько страстей? Песик-то все едино беспородный. Я не спец, но и невооруженным глазом видать. Типичный случай двортерьера. Жаль денежек ваших…
— Не ослите, Загатный. — В голосе Гуляйвитра металл. — Не смешно.
— Так я разве для смеха? — Иван вспомнил свою клятву: не говори ни единого лишнего слова, но сдержаться уже не было сил. — Я токмо ради истины. Должен же кто-то говорить вам правду. Сотню у вас выманили, а щенок и гроша ломаного не стоит…
Походя метал в цель свои отравленные стрелы, и чем больнее было Гуляйвитру, тем большее наслаждение испытывал. При каждом метком уколе в душе оттаивала льдинка… Его переполняла какая-то болезненная, безотчетная бодрость, даже курить потянуло, но не просить же именно теперь у Гуляйвитра — разъяренный его остротами, редактор спрятался в своем кабинетике, еще и дверью хлопнул в сердцах. Но через минуту выскочил, промчался мимо Загатного, мимо растерянного от всего происходящего Дзядзька. С порога повернул к Ивану посеревшее лицо (мол, не желаю с вами разговаривать, спешу, но, между прочим…).
— Между прочим, товарищ Загатный, самые авторитетные в районе люди не раз говорили, что мой Джульбарс от чистокровного гончака…
— Не имел счастья слышать подобного заверения.
— Борис Павлович, — подсластил пилюлю Дзядзько, — Борис Павлович, пусть Хаблак авторитетно решит ваш спор. Он в армии три года за сторожевыми собаками ходил и теоретически подковался. Честное пионерское, сам хвалился…
— Товарищ Хаблак не такой наивный, чтоб против редакторского пса идти, — невинно заметил Иван. — Ему квартира нужна.
Гуляйвитер пошел на Ивана.
— Что вы этим хотите сказать?
Дверь открылась. С порога радостно-виновато улыбался Хаблак.
В ежемесячнике «В помощь редактору» часто критикуют районки за газетные штампы. Я до сих пор внимательно читаю советы, выписываю слова, за которые ругают, чтобы не употреблять их. Но, признаюсь, это не всегда удается, некоторые слова так прикипели за годы газетной работы, что их и за уши не оторвешь, образно говоря. Поэтому извиняюсь, если и сейчас у меня этой половы встретите изрядно. В гении я не рвусь, как некоторые, и времени у меня мало, а пишу в свободные минуты, потому что пишется, да и, повторяю, некуда по вечерам деваться — периферия.
Это на манер вступления к главе. А теперь о серьезных делах. Хочу еще раз отмежеваться от Ивана, чтоб и меня не обвинили в его нетолерантности (слово какое!) к людям, особенно к тем, кто и теперь занимает видные должности. Скажем, Гуляйвитер пошел по административной линии (только между нами — давно бы так, журналист из него никакой) и сейчас работает в области. Дзядзько там же, в секретариате «Колхозной правды». Братья Молохвы бухгалтерствуют в областных организациях. Итак, большинство моих героев — люди заметные, и я подчеркиваю, что в своих набросках смотрю на все глазами Ивана Кирилловича, а не своими.
В книгу известного украинского писателя вошли три повести: «Земля под копытами», «Одинокий волк» и сатирическая повесть «Баллада о Сластионе». Автор исследует характеры и поступки людей чести, долга — и людей аморальных, своекорыстных, потребителей. Во второй и третьей повестях исследуемые нравственные конфликты протекают в современном селе и в городе, в повести «Земля под копытами» действие происходит в годы войны, здесь социально-нравственная проблематика приобретает политическую окраску.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.