Катастрофа. Спектакль - [124]
— Может, я самый лучший, а может, и нет… А только я знаю, что они — прилетят. А если вы оттуда, из будущего, то и вы об этом знаете…
Я знаю. А что я знаю?
Я знаю, что и у меня, как у героя известного фильма Бергмана, была своя Земляничная поляна.
Еще был жив отец. Я приезжал в Пакуль чаще и ходил искать в Ближнем овраге склон, сплошь усыпанный земляникой, но так и не нашел. Склоны оврага засадили соснами, акациями, и вскоре Ближнего оврага не стало, средь поля зашумел лес. Сегодня я увидел овраг таким, каким он помнился с детства — зеленым оазисом посреди стернища, извилистой лощиной с множеством рукавов, нанизанных на нее, словно веточки на гибком стебле. Каждый рукавчик разнился от другого, имел свой микроклимат и свой травяной покров, как выразился бы наш учитель ботаники. Даже противоположные склоны одного и того же рукавчика не были одинаковыми, потому что на южных, против солнца, трава рано выгорала и сквозь сухостой желтели скулы круч, в которых селились колонии стрижей, а ниже темнели лисьи норы. Зато почти в каждом рукаве оврага росли дикие груши, в густых, колючих кронах которых гнездились пугливые голуби, они вспархивали из гнезд, едва я появлялся на гребне яра, и серыми тенями мелькали вдоль извилистой лощины, вычерчивая в воздухе ее сложный контур.
Белая свинья с сизыми подпалинами на боках и розовой торбой брюха поприветствовала меня благодушным хрюканьем и снова принялась за колоски. Впрочем, Рохля никогда не была сентиментальной. Первые стихи свои читал я среди пакульского поля Рохле, и глаза мои увлажнялись от восторга, свинья старательно делала вид, что слушает, наставив лопастые уши, на самом деле материальное интересовало ее неизмеримо больше, чем духовное, и даже наивысшие всплески моего таланта не могли оторвать ее от молодой травы.
Малый Петруня брел за мной, взрослым Петруней. Босиком по стерне. Он брел по стерне, а меня кололо сквозь подошвы финских башмаков. И я обрадовался, когда началась лощина, поросшая молодой отавой. Я шел по дну яра, заглядывая в каждый рукавчик, разыскивая Земляничную поляну, а мальчишка ступал след в след, как моя коротенькая полуденная тень. Верно, дивился блужданиям пришельца. Ведь в памяти его еще не было Земляничной поляны. Она появится года через два-три, когда я понесу свидетельство за семилетку в Шептаки, чтоб приняли меня в восьмой класс. Как мертвы слова, когда рассказываешь! А память помнит не слова, а свернутое в трубку свидетельство об окончании школы, оно сладко пахнет, помнит шеренги освещенных утренним солнцем верб вдоль дороги. А в школьном коридоре, возле канцелярии, — девушка в белом платье, с веселыми дразнящими глазами (он ее впервые заметил на выпускном вечере — глаза, и красные, словно подкрашенные, губы, и ямочки на румяных щеках). И пронизывающий тебя смех, и зов едва пробудившейся женственности, ты еще не знаешь этому имени, как и тому, что бунтует, колобродит в тебе, и запах дешевого одеколона, и случайное касание горячей руки. А потом ты везешь ее назад, в Пакуль, на ее же велосипеде, и вербы по сторонам дороги как горящие факелы — все выше, выше в жарком мареве летнего дня. Какие ненужные и смешные все эти знаки препинания и законы синтаксиса! Щекочущее прикосновение ее волос к твоим губам и руки на руле у твоих рук в белом платье как два крыла которые несут тебя над всем миром а ты хочешь земляники — хочу и снова смеется чего она смеется от того смеха все ее тело твое тело в огне в пламени и солнце над головой пахнет земляникой а где земляника и он сворачивает на тропинку к Ближнему оврагу через пшеничное поле начинающее уже золотиться и хоть оба знают что в Ближнем земляники нет колоски пшеницы щекочут ее ноги она снова смеется и поднимает голые ноги над полем а подол ее платья встречный ветерок подтягивает к ее коленям и он боится глянуть вниз на ее оголенные ноги они кладут велосипед в пшеницу и идут по крутой изрытой дождями тропке искать в овраге землянику которой здесь никогда не было и сейчас произойдет чудо они увидят склон сплошь в красных каплях спелой земляники в одном из рукавчиков под стеной пшеницы где густо вырос заячий холодок а после поев земляники они сядут под стеной пшеницы возле заячьего холодка подстелив его старенький пиджак и весь Ближний овраг и пшеничное поле и весь белый свет а потом она его поцелует первая поцелует и прильнет к нему смешному и беспомощному мальчишке высокой грудью и больше ничего не будет кроме этого поцелуя потому что он окажется таким пентюхом и над ним еще долго будут подшучивать сельские парубки которым она расскажет как лакомились земляникой в Ближнем овраге с Петруней и как он побледнел когда она его поцеловала и стал мучить ее своими стихами а она сказала что стихи надоели ей на уроках литературы вскочила и побежала со звонким смехом который еще долго а может всю жизнь будет отдаваться в его ушах побежала напрямик по пшенице высоко вскидывая свои голые полные ноги…
И он остался у Земляничной поляны со своими стихами и бешено стучащим сердцем. Через год она бросила школу и расписалась с киномехаником, который приезжал из города на трофейном немецком мотоцикле крутить кино, но навсегда поселилась во мне с воспоминанием, запахом земляники. В жизни каждого есть своя Земляничная поляна. Но, старея, совсем не обязательно ее искать.
В книгу известного украинского писателя вошли три повести: «Земля под копытами», «Одинокий волк» и сатирическая повесть «Баллада о Сластионе». Автор исследует характеры и поступки людей чести, долга — и людей аморальных, своекорыстных, потребителей. Во второй и третьей повестях исследуемые нравственные конфликты протекают в современном селе и в городе, в повести «Земля под копытами» действие происходит в годы войны, здесь социально-нравственная проблематика приобретает политическую окраску.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.