Катастрофа - [38]

— Не пущу! Убьют!

Он бросился к телефону — позвонить в полицию, но телефон не работал.

Почти до рассвета ворочался в тяжелой бессоннице. Поднялся, когда в церкви отзвонили к обедне.

Вера Николаевна, уже хлопотавшая вместе со служанкой над завтраком, сразу же сообщила:

— Вчерашние крики помнишь? Оказалось, что какие-то бандиты изнасиловали, а потом зверски убили сестру милосердия, только что вернувшуюся с германского фронта. Ее спутнику, военному доктору, штыком выкололи глаза.

— Р-р-революция! — прорычал Бунин. — Такие же ублюдки, как эти убийцы, ныне решают судьбы России.

Он помолчал и с горечью добавил:

— Мне страшно, что подобное насилие творится над моей родиной. И как сегодня ночью, я могу лишь посылать бандитам проклятия, но не в состоянии изменить ход событий.

В окно било тяжелым снегом. Он лип к стеклам и стекал тонкими струйками. Бунин походил, помолчал.

Вера Николаевна назидательно произнесла:

— Ян, ты уж без крайней надобности на улицу не показывайся!

Бунин насмешливо покачал головой, нарочито смиренно молвил:

— Ничего страшного! Будем как преподобный Алимпий.

— Кто?

— А это в седьмом веке был такой подвижник. Он на столпе подвизался, шестьдесят шесть лет с него не сходил. Что стоит нам месяц-другой посидеть дома? Придет Лавр Георгиевич Корнилов или другой генерал (у нас их уйма!), турнет большевиков. Запломбируют вагон и отправят обратно в Германию, откуда они, эти большевики, прибыли.

Он было потянулся к папироснице, лежавшей на столе, но Вера Николаевна посмотрела на него так жалобно, что Бунин вздохнул и курить не стал.

— Мы-то можем дома посидеть, — сказала Вера Николаевна, — а вот не пожалуют ли к нам домой революционные массы?

— То-то и оно!

На этой нелегкой теме разговор было замолк, но минуты через две Бунин не выдержал, добавил:

— Смолоду я всякое испытал — несчастную любовь, унижающую бедность. Со всякой жизнью умею примириться. Но не умею свыкнуться с мыслью, что в любой момент могут ворваться товарищи пролетарии и мозолистыми трудовыми руками всадить нам в животы штыки. И они будут правы: согласно большевистской идеологии необходимо уничтожить всех буржуев.

Вера Николаевна замахала руками:

— Господь с тобою, Ян! Не нагоняй жуду.

— Сама заговорила об этом. И потом: с другими уже случилось, вот и сестра милосердия… А мы — буржуи, вполне для большевистской плахи подходим. Под «буржуями» Ленин разумеет прежде всего российскую интеллигенцию. Ее труднее всего одурачить или запугать. Она — вечная оппозиция власти. Большевики знают, что захватили власть незаконно. Вот почему они не потерпят ни малейшей оппозиции.

Вера Николаевна испуганно молилась на иконостас.

* * *

Бунин отправился в ванную комнату — бриться-умываться. Через мгновение послышались его чертыхания: в водопроводной трубе зашипело, упало несколько ржавых капель, и на этом вода закончилась.

Вера Николаевна полила ему из графина. Он кое-как привел себя в порядок и пошел завтракать. Пил чай, читал газеты, принесенные истопником.

Вскоре в столовой появилась Вера Николаевна. В руках она держала французскую книгу.

— Взыскуешь истины? — иронически улыбнулся Бунин. — Послушай, что Горький пишет в «Новой жизни»: «Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия… Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт, стремится довести революционное настроение пролетариата до последней крайности и посмотреть… что из этого выйдет?»

— Браво! — хлопнула в ладоши Вера Николаевна. — Как честно и смело обличает злодеев Алексей Максимович!

Бунин укоризненно покачал головой:

— Ну-ну! «Честно и смело…» Наконец-то очухался! А когда привечал и Ленина, и его разбойничью братию — о чем тогда думал? Ведь к тому, что сейчас творится, и твой любимый «буревестник» причастен. Но послушай дальше.

Он вновь взял в руки газету — номер за 7 ноября, водрузил на нос очки и продолжил:

— «Рабочие не должны позволять авантюристам и безумцам взваливать на голову пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые расплачиваться будет не Ленин, а сам же пролетариат…»

Окончательно впадая в гнев, Бунин взмахнул газетой:

— Да, расплачиваться придется этому самому «пролетариату». А если, не приведи Господи, большевики удержатся у власти, то они самому «буревестнику» свернут шею!

Вера Николаевна поспешила перевести разговор на другую тему, раскрыла книгу:

— Я вот прочитала сейчас, что еще Наполеон говорил: власть — это пирог, которым надо накормить всех, кто к этому пирогу прорвался.

— Да, в Смольном уже вовсю делят этот пирог: должности, особняки, кабинеты, секретарш, царские сервизы… Почитай газеты!

3

Смольный после переворота жил напряженной жизнью. Беспрерывно шли совещания, заседания, летучки, собрания. Воздух был прокурен, лица давно не высыпавшихся людей приобрели серо-зеленый цвет, обросли щетиной, глаза воспалились, воротнички стали грязней половой тряпки.

Начальники восседали за громадными столами, возле густо стояли уголовные типы Ломброзо, — с низкими лбами и мрачными лихорадочными взглядами, ожидавшие команд, распоряжений, приказов. Телеграфные машины выплевывали ленты срочных сообщений. Машинистки отстукивали бессчетные декреты. Носились курьеры. Самыми частыми словами стали «срочно» и «совершенно секретно».