Катастрофа - [9]

"Нипочем мне ямы, нипочем мне кочки", - начал белокурый без подготовки и продолжал: - "хорошо косою в утренний туман выводить по долам травяные строчки, чтобы их читали лошадь и баран - в этих строчках"... "Такого потока дерьма я еще ни разу не слышал", - перебил Евсей молодого поэта. "Да это же Есенин!"- сказала Незнакомка и побледнела - превратилась в прозрачную льдинку: хозяин, хозяйка и все остальные тоже были нереальными. "Двойники, настоящие двойники", - подумал Евсей... И о себе - "болван, когда ты научишься их распознавать!" Мысль была настолько .четкой, что слово "болван" отпечаталось на потолке. "Болва"... Потом - "бюна", потом - "гюна"... И наконец - "слюна"! Челюсть начала двигаться самопроизвольно, обнажая почерневшие от яда клыки. Евсей кашлянул и перевернулся с левого на правый бок.

Через несколько секунд машина времени уносила его в будущее. Часовая стрелка крутилась как бешенная - десять тысяч оборотов в минуту. Просторный зал. Лекцию читает академик с мировым именем. Евсей чувствует это по уве-ренной интонации докладчика и по тому внима-нию, которое уделяют ему слушатели. "Итак", - говорит докладчик, - "современной наукой установлено, что для более точного словесного описания свойств предмета необходимо, чтобы вы ощущали эти слова так, будто придумали их впервые. Настоящее произведение искусства", - продолжал он, - "может появиться у художника только тогда, когда запоминание свойств предмета у него контактирует с игрой в воображаемое отсутствие памяти. Вы, представители"... Евсей перестает слушать - он начинает втягивать воздух в ноздри как ищейка. Обоняние говорит ему, что в лекционном зале нет ни одного двойника. "Такого не может быть. Благородненькие! Я их сейчас по Фрейду - психоанализ покажет", - подумал и смело подошел к лектору. Тот продолжал так, будто нетактичность слушателя была предусмотрена им заранее: "Я нахожу, что Гомер не изображает ничего, кроме последовательных действий, и все предметы он рисует лишь в меру участия их в действии, притом обыкновенно не более как одной чертой"... "То, о чем вы говорите, касается конкретного видения, - выкрикнул Евсей, - "я сделал это теоретическое открытие еще в девятнадцатом веке. Почему вы в своей лекции не делаете соответствующих ссылок?" "Уважаемые художники", - продолжал докладчик, - "я привел вам цитату из основной работы Гетхольда Эфраима Лессинга "Лаокоон", которая была опубликована в восемнадцатом веке, а что касается этого сольерчика", - голова лектора слегка качнулась в сторону обвинителя, - то мнение психиатров таково: так как названная болезнь является неизлечимой, больного необходимо отправить в такой век, который позволил бы ему наиболее полноценно приспособиться к окружающей среде"... Лекционный зал стал сужаться, превращаясь в кабину, Часовая стрелка завертелась еще быстрее. Евсей тяжело вздохнул и перевернулся с правого на левый бок... На этом боку ему приснилась его же комната. В комнате много гостей. Одни беседуют, другие - похваливая хозяйку, пьют кофе. Евсей наклонился над шахматами. Решает задачу. Он должен ее решить. Он должен доказать им гибкость своего ума. По комнате расхаживает человек. У него курчавая борода. Нос приплюснут. Кто он? Фишер или обыкновенный негр? Пес бегает по комнате от одного гостя к другому. Тычется в колени. Принюхивается к половым органам. "Федя, вы пишете как Пастернак!" - утверждает грудной женский голос. Федя отталкивает пса и с ангельским видом смотрит на свою собеседницу. Взрыв. Стена, на которой висит портрет Хемингуэя, падает. Пыль оседает. По безлюдной улице идет человек. Он оголен по пояс. Скрюченные пальцы трут шелушащееся пятно. Человек подходит к рухнувшей стене и смотрит вверх. Гости разбежались. Один Евсей смело стоит на краю пропасти. "Эй", - кричит человек, - "смотри, что ты со мной сделал!" Человек медленно поворачивается, чтобы Евсей мог обозреть пятна, похожие на экзему. "Это у тебя от ожога", - кричит обвиняемый. "Врешь, - говорит человек, - это у меня от того, что ты отнял у меня любовь к жизни. Когда боль от этой потери утихнет, я стану глухонемым, Я не одинок в своем горе", - добавляет он и тут же на перекрестке появляется толпа. Люди несут на вытянутых руках тарелки. На лицах написано молчание, губы сомкнуты. На тарелках вещественное доказательство - языки и барабанные перепонки Евсеевых жертв. "Лови, гад!" - кричит человек и, взяв тарелку у ближайшего свидетеля, бросает в приговоренного: миллионы тарелок летят в голову Евсея. Одна из них попадает ему в висок, Евсей падает. "И ты, Брут!" шепчут его губы. На слове "плебеи" сердце у Евсея останавливается, но это еще не конец. От остывающего тела отделяется двойник и говорит: "Я отомстил тебе!" Евсей делает титаническое усилие - приподнимает голову. "За что?" - спрашивает он у двойника, одолевая свою смерть. "За то, что ты не пускал меня к Лизе". "Бабах!" - голова обиссиленно уда-ряется о пол. В проем смотрят звезды. На кирпич-ном уступе сидит кот. Пес рычит и трусливо пятится к дивану. Кот замирает и, напружинившись, прыгает. "Мне уже все равно", - думает покойник. "Бабах, бабах, бабах!" - звенит у него в ушах. "Что это?" - спрашивает он у себя и, открыв глаза, осознает свое пробуждение.