Катастрофа или гибель Атлантиды - [22]

Разъяренная Фина подскочила к Рахел и на глазах гостей стала избивать ногами. Прекрасная Дева с силой била машину, пинала, топтала, не давая несчастной возможности подняться. Эрмс завертелся вокруг, пытаясь успокоить сестру, все приговаривал: “Нельзя же так нервничать, ну, подумаешь, вино…”

Арс с презрительной усмешкой, не шевелясь, наблюдал эту сцену.

Лон и Касс переглянулись: у обоих словно пропал дар речи. Больше всего сейчас хотелось исчезнуть. Но навстречу, расталкивая всех, уже спешили хозяева приема.

Родители семейства двигались к месту преступления с одинаковыми извиняющимися улыбками. За ними торопилась, напряженно вглядываясь в лица присутствующих, чуть ли не трепетавшая от возбуждения Эрида.

— Вот это любопытство! — Лон, особенно в подобных случаях не мог не комментировать события. Говорил он, правда, только для Касс, быстрым шепотом. — Да она халдея бросила! На полуслове бросила. Смотри, он так и стоит с раскрытым ртом.

Следом за Эридой неслась армия гномов-уборщиков.

Позади всех с недоуменным видом плелся совершенно пьяный Фест. Мало осознавая происходившее вокруг, замыкавший шествие бедняга, кажется, хромал уже не на одну, а на обе ноги.

Зев и Эра, с двух сторон схватив свое вырвавшееся из-под контроля чадо, вдвоем потащили Фину прочь. Эрмс суетился вокруг, предлагая помочь. Фест толкался возле матери, пытаясь всучить ей кубок с нектаром. Фина некрасиво визжала и отбивалась.

Гномы все убрали, начисто оттерли мозаику, увели дрожавшую от страха Рахел. Арс с озабоченным видом поспешил вслед (“Добивать”, - прокомментировал Лон) и исчез где-то в недрах дворца.

— Ну и семейка! — шепнул Лон на ухо Касс.

От ужаса, омерзения, жалости ее била дрожь.

— Давай уйдем, — быстрым шепотом предложила Касс. — Мне жутко, страшно… Нестерпимо.

— Если б я мог! — мрачно сказал Лон. — Мне же петь, я обещал, а то еще подумают, я Орфа испугался!

Поэт обнял подругу. Касс знобило. Она долго не могла успокоиться. Да и не одна она не могла найти себе места. Остальные гости тоже маялись, не зная, как себя вести. В глубине двора одиноко слонялся брошенный поклонниками Асклепий.

Наконец, Эра вернулась. Фину она, по-видимому, оставила на попечение мужа и рабов, чтобы самой направить вечер в нужное русло. Хозяйка приема держала себя естественно, легко, создавая впечатление, что ничего не произошло. Видимо, решила во что бы то ни стало спасти положение. Вероятно, очень надеялась на то, что с помощью поэтов ей это удастся.

— Что случилось, миленькая, тебя знобит? — обратилось она к Касс.

Касс молча уставилась на Эру.

— Выпей чего-нибудь покрепче, — посоветовала та. Затем жеманно, как ни в чем ни бывало, обратилась к Лону: — Я думаю, пора… Тебе первым…

— Может, Орф начнет, — попробовал возразить тот.

— Нет, нет, — отмахнулась хозяйка и льстиво улыбнулась. — Начинать надо с самого лучшего.

Эра громко захлопала в ладоши. Неестественным пронзительным голосом стала нараспев повторять: — Просим, просим, просим…

Вслед за ней и остальные стали хлопать в ладоши и скандировать: “Лон, Лон, Лон, Лон”.

Поэт мрачно взглянул на Касс. Она поняла, что выражал этот взгляд: Лон умолял ее не портить отношения с хозяйкой дома. Касс выжала из себя подобие улыбки. Он, под гром аплодисментов, поцеловал ее в щеку.

— Как трогательно! — сообщила Эра. От избытка чувств, она даже слегка наклонила голову.

Аплодисменты не прекращались. Лон пошел к приготовленному для выступающих ложу.

Касс оглядела гостей. Все вели себя по образцу Эры, словно ничего не произошло. Внезапно Касс почувствовала на себе чей-то упорный взгляд. Она украдкой поискала того, кто смотрел.

Это был Орф. Он остановился в дверях так, чтобы отовсюду быть замеченным. Разболтанный, хмельной, Орф, казалось, едва управлял собой. Прилипшая ко лбу прядь теперь совсем съехала на глаза, что заставляло поэта поминутно откидывать голову, чтобы избавить зрение от назойливой помехи.

Лицо его выражало вызов всему миру. Чтобы не пошатнуться, Орф широко расставлял ноги, но все равно держался не слишком твердо.

Фадиты с ним не было. Видимо, ради демонстрации презрения к бывшему супругу она решилась ненадолго отпустить возлюбленного одного.

Возлюбленный же, освободившийся от опеки подруги, рассматривал Касс.

Касс снова почувствовала неловкость от собственной обнаженности.

Неожиданно его веки взметнулись вверх. Округлившиеся глаза нагло уперлись прямо ей в нос. На лице Орфа, кроме вызова, отразилось презрение. Этакое понимающее, снисходительное презрение. Впрочем, возможно, не конкретно к ней, а ко всему женскому полу.

Касс изо всех сил старалась не замечать Орфа и смотреть прямо, только в освещенный круг, в центре которого раскланивался Лон.

Поэт номер один достал из футляра свою теру. Привычным движением опустился на ложе, принимая изящную, свойственную одному ему позу, в которой линия наклона головы плавно переходила в линии шеи и плеч. Силуэт получался выразительный. Певец представлялся публике беззащитным, доверчивым и, одновременно, мужественным и суровым.

Не было в Атлантиде и колониях певца, который, взявшись за теру, не пытался бы ту позу повторить. Критики вдохновенно говорили, что она передает естество поэта.