Катастеризм - [24]

Тульин – девяносто восемь.

В общем, и мысли такой не было, что кто-то может заподозрить у него обострённое чувство справедливости, жажду помочь ближнему и, супергеройской маской нацепив видеокапюшон, отыскать в толпе сбежавшего преступника. До слов Гамаевой он не проводил параллелей.

А теперь провёл, и его прошибло жаром.

Да уж, что может быть отвратительней с её стороны: заподозрить в нём альтруизм и готовность кому-то помогать. Как объяснишь хотя бы тому же Сунаге, почему от этого так корёжит?

Никак. Поэтому Тульин ничего не ответил, вместо этого раздражённо сунув пальто в шкаф – в такси он, разумеется, его не надевал, так и нёс в руках от самого дома. Свободных вешалок не было, и повесить пальто пришлось поверх серебристой школьничьей куртки.

– Законы… ну да, законы, – сердито бросил он, потому что совсем уж промолчать как-то не получилось. – Вот, например, нанимать детей они не мешают.

– Не мешают, – пожал плечами Сунага. – Возраст полноценной работоспособности давно стал ниже возраста согласия, об этом только ленивый не шутил. И потом, это же не дети. Старшеклассники.

– Взрослые и самостоятельные пятнадцатилетние люди. Или сколько там? Шестнадцати?

– Вы очень высокомерно относитесь к детям, – вздёрнула бровь Гамаева. – Впрочем, не вы один. Меня, признаюсь, иногда завораживает то, как в обществе меняется отношение к юношеству. Малолетнему французу в середине девятнадцатого века можно было стать Гаврошем и умереть на баррикадах со знаменем в руках. Малолетнему англичанину во времена индустриальной революции – пойти на завод и умереть там от отсутствия техники безопасности. И только теперь, когда мир наконец-то стал относительно безопасным и благоденственным местом, мы почему-то вообразили, что дети ничего не могут и им ничего нельзя. – Гамаева усмехнулась своим мыслям. – Слава богу, это не во всём мире так.

Ей было, наверное, к тридцати пяти – чуть меньше, чем самому Тульину.

Может, её дети уже окончили школу.

– Ваша забота о ближнем похвальна, – продолжила Гамаева, – пока она ближнего не унижает. Подростки не ничтожества. Современные – антоним ничтожеств. Нам, взрослым, просто нравится подмечать их инфантильность – и не замечать их невероятных успехов. Обидно же признавать, – кивнула она на шкаф, – что у обладательницы этой куртки интеллект вполне может быть развит лучше, чем у нас с вами.

Может, дело было в повороте головы. Или в лёгкой рассеянности человека, который участлив и дружелюбен, но на самом деле думает о чём-то своём.

У Тульина загудело в висках.

– Животные, – всё-таки пробормотал он, – тем умнее, чем дольше позволяют себе не взрослеть. Не работать, не выживать, а просто играть. Попугаи кеа… несколько лет только тем и занимаются, валяют дурака. И в итоге это одни из умнейших попугаев. Я где-то читал. А вы… Я же не против молодых специалистов. Когда подростки в четырнадцать, пятнадцать лет начинают всерьёз осваивать профессию – это одно. Но вы, вы же не работу предлагаете. Вы ничему не учите. Вы, – он запнулся, подбирая слово, а потом вспомнил, что однажды его уже подобрал, – их майните.

Гамаева слегка прищурилась. Её глаза пробежали по нему, как пальцы древнего архивариуса из сериала по аналоговым карточкам: быстро и с сухим треском. Что-то ухватили.

Что-то правильное, хоть и не звучавшее вслух.

– Мне жаль, если я случайно вас задела. Тем более – что мы вынуждены просить своих сотрудников сдерживать благородные, человеколюбивые порывы. Но иначе нельзя.

Тульин ничего не ответил.

– И знаете, – щёлкнула она ногтем по энцефалометру, – думаю, нам самое время уединиться и залезть вам в голову.

Глава 7 Уроборос

Даня подавил тоскливый вздох.

Не то чтобы Раиса Павловна была таким уж плохим человеком. В детстве родители пару раз уезжали в экспедиции аж на несколько месяцев, оставляя его у соседки, и она вела себя именно так, как и полагается хорошей няне: не проверяла домашку, не мешала таскать из холодильника колбасу и не интересовалась тем, почему он вместо зарядки (или чем там, по мнению взрослых, дети должны заниматься по выходным) выбивает очередной платиновый трофей. Внешне Раиса Павловна относилась к тому счастливому типу людей, кого возрастная полнота делает лишь царственнее, а её снисходительная улыбка милостиво разрешала и Дане поприсутствовать на родительской кухне.

Всё это благолепие упиралось лишь в одну беду: Даня заехал сегодня к родителям не просто так, а по поводу всей той истории с несчастным NanoSound, и обсуждать оную при соседке ему совершенно не улыбалось. Может, это было бы даже и разумно (а к ней самой мошенник заходил? а полиция её опрашивала?). Но одна мысль о том, как Раиса Павловна, скривив кровавые губы, плеснёт им с мамой в лицо фальшивым сочувствием («ах, как же так вышло, как же вас так обманули, до чего же люди нынче дошли!»), скручивала у него что-то внутри в кулак.

Будто мало того, что она и так уже восседает в тёплом сердце квартиры.

– …Отдала бы племяннице, Наташе, но она только о мужиках думает, впишет незнамо кого, – рассуждала Раиса Павловна, качая в когтях бокал вина: – Здравствуй, Данечка. Седьмой воде на киселе и прочим дядькам из Киева я, разумеется, отписывать ничего не буду. Вот и думай теперь!