Катарсис - [13]

Критическое мышление и способность думать самостоятельно – вот что должно стать новой национальной идеей. Иначе здесь ничего не получится. Страна, живущая в мифе, а не в реальности, может только деградировать.

…Сделайте вместо подзаборных шоу, построенных на чернухе, моральной деградации, нравственной идиотии, душевном стриптизе, мочеполовом юморе – про ведущих я промолчу, это просто уже психотропное оружие против собственного народа – сделайте вместо них главным федеральным каналом “Дискавери” – и страна сама изменится через десять лет.

Но есть проблема номер два.

Для того, чтоб начать этот процесс, необходимо телевидение. А телевидение сейчас в руках у тех, кто под страхом смерти не хочет, чтобы этот процесс начался. И чтобы сковырнуть их оттуда, необходимо телевидение. А телевидение в руках у тех…

Замкнутый круг.

Но есть и третья проблема.

Я, к сожалению, не уверен, что все здесь прекратится относительно плавно и бескровно. Я, к сожалению, сторонник той теории, что здесь будет очередной биг-барабум, море крови, десятки локальных войн всех против всех. И, к сожалению, я не уверен, что, после того, как все здесь затихнет и на руинах возникнет новый лидер – а он, скорее всего, будет уже более-менее демократическим, если только опять не победят людоеды – у него в разрушенной нищей стране будет возможность отказаться от такого мощного инструмента влияния.

Так что, я думаю, что наиболее вероятным вариантом будет переключение кнопки джойстика в другую сторону.

А потом, когда он попадет в руки другим людям – в обратную.

И так по кругу.

– Здорово! – не удержавшись, шепнул в ухо соседки Дан. – Видите, и тогда были замечательные перья, только никто им не внимал…

– А сейчас по-другому? – с готовностью откликнулась Юл. – Не заметила. Как это… – наморщила лоб, вспоминая, чувствовалось – мыслительный процесс шел не гладко, с усилиями: – Мало говорящих правду, но еще меньше способных ее слушать.

Экран высветил человека в джинсовой вальяжно расстегнутой и обнажавшей грудь курточке, в руках у него была гитара, и он запел ни на кого не похожим голосом. В зале прошелестело его имя, еще не успели забыть, хотя уже пора бы – больше полувека прошло с тех пор, как в разгар лета и главного соревнования планеты, проводившегося в Славишии и проигнорированного многими странами в отместку за вторжение ее армии в Пуштунистан (знать бы, ведать бы тогда, что игнор этот с будущим звонким названием санкции станет неотъемлемой частью жизни страны…) внезапно ушел из жизни знаменитый бард и актер. Не забыли, помнили, изредка слушали сочиненное им, некоторые дивились, как песни эти не попали в разряд антипатриотических, но, видать, сильна оставалась любовь народная к хрипатому, певшему так, будто петлю на шее затягивают все сильнее, и ни у кого, у самых замшелых минкультовцев и комнадзоровцев не поднялась рука запретить… А ведь запросто могли…

Он пел, Дан беззвучно повторял куплеты, когда-то помнил, сейчас же намертво из головы вылетело, воспринимал как внове, и убеждался, насколько к месту и по делу включили устроители притчу в программу – нет, хлеб ребята не зря едят, подготовились на совесть…

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых, блаженных, калек.

Грубая Ложь эту Правду к себе заманила, –

Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,

Слюни пустила и разулыбалась во сне.

Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,

В Правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью, –

Баба как баба, и что ее ради радеть?

Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,

Если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты

И прихватила одежды, примерив на глаз,

Деньги взяла, и часы, и еще документы,

Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу

И подивилась, себя оглядев делово,–

Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,

Вымазал чистую Правду, а так – ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:

– Ложь это все, и на Лжи – одеянье мое!..

Двое блаженных калек протокол составляли

И обзывали дурными словами ее.

Стервой ругали ее, и похуже, чем стервой,

Мазали глиной, спустили дворового пса:

– Духу чтоб не было! На километр сто первый

Выселить, выслать за двадцать четыре часа.

Тот протокол заключался обидной тирадой,

(Кстати, навесили Правде чужие дела):

Дескать, какая-то мразь называется Правдой,

Ну а сама, вся как есть, пропилась догола.

Голая Правда божилась, клялась и рыдала,

Долго болела, скиталась, нуждалась в деньгах.

Грязная Ложь чистокровную лошадь украла

И ускакала на длинных и тонких ногах.

Впрочем, легко уживаться с заведомой ложью,

Правда колола глаза и намаялись с ней.

Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью,

Из-за своей наготы избегая людей.

Некий чудак и поныне за Правду воюет,–

Правда, в речах его – правды на ломаный грош:

– Чистая Правда со временем восторжествует,

Если проделает то же, что явная Ложь.

Часто разлив по сто семьдесят граммов на брата,

Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.

Могут раздеть – это чистая правда, ребята!

Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь.