Каталог катастрофы - [9]

– Запомните: все великие круги следует разрывать. Оборванные каналы порождают сильные шумы в контуре, поэтому к каждому нужно присоединять конденсатор, чтобы погасить эхо; примерно, как на компьютерной шине SCSI или в локальной сети. В случае великого контура Альхазреда терминатором изначально служил черный козел: его приносили в жертву в полночь серебряным ножом, которого касались лишь целомудренные, но в наши дни мы просто ставим конденсатор на пятьдесят микрофарад. Эй, Боб! Ты там уснул? Послушай совета: не спи. Проспишь важное, напутаешь с терминаторами и смеяться будешь внутренней стороной лица, потому что лицо у тебя окажется на другой стороне головы. Если голова уцелеет, конечно.

Чертовы теоретики…

– Да, конечно, – говорю я вслух.

Мы с Брейном это уже проходили: электрические великие круги – паршивая штука, лучше держаться от них подальше, если у тебя есть доступ к приличным лазерам и стабилизированной платформе. Электричество, которое веками оставалось главным оружием экспериментаторов-виталистов, давно устарело, но вот такие умники из башен из слоновой кости по-прежнему предпочитают пользоваться им для своих исследований (ведь оно так известно и понятно!); нет бы попробовать работать с современными геометрическими движками – они ведь используют свет, у которого нет таких гнусных побочных эффектов, как у электрических кругов. Британская школа во всей красе. А вот в Штатах, когда не нужно устраивать идиотские обманки с «дистанционным наблюдением» для пресс-службы, Черная комната уже вовсю экспериментирует с большим лазером «Nova» в Лос-Аламосе, а все думают, что они там занимаются бомбами. А нам тут дают поиграть с безопасным оптоизолированными геометрическими движками и призывными кластерами? Дудки! С нами старенький доктор Вольт и его отмороженный напарник, мистер Ампер, и не дай бог попасть под шлейф заземления, когда работает оккультный сердечник.

– Ладно, сейчас устроим перерыв, а когда вы вернетесь примерно через пятнадцать минут, пойдем дальше: пора продемонстрировать вам азы связывающих заклятий. Вечером мы будем говорить о последствиях бесконтрольного призыва.

(Бесконтрольные призывы – это ПЛОХО. В лучшем случае кто-то умрет, а в его мозгах поселится чуждая сущность, в худшем – получишь физический портал в иной мир. Так что не делайте так, ладно?)

Лектор хлопает в ладоши, смахивает с них невидимую меловую крошку, а я встаю и потягиваюсь – а потом вспоминаю, что нужно закрыть папку. Существенная разница между этим курсом и нудным предметом в университете заключается в том, что весь материал здесь засекречен по третьей статье, и кара за то, что ты позволил кому-то заглянуть в свои записи, будет очень суровой.

На полпути между двумя аудиториями расположена комната ожидания, выкрашенная казенной капустно-зеленой краской и уставленная безвкусными модульными скамьями такого вырвиглазного буро-оранжевого цвета, что я невольно думаю о семидесятых. Кофейному автомату прямая дорога в антикварный магазин: не удивлюсь, если он заводной и на шестеренках. Мы покорно выстраиваемся в очередь и возимся, чтобы отыскать обязательные монетки по двадцать пенсов. Потрепанный и пожелтевший плакат на стене напоминает нам, что «БОЛТУН – НАХОДКА ДЛЯ ШПИОНА». Может даже, это своего рода ирония или сардонический профессиональный юмор, но я бы на это не рассчитывал. (Берик-апон-Туид до 1992 года продолжал воевать с царской Россией, и я ничуть не удивлюсь, если узнаю, что какой-нибудь смутный департамент Уайтхолла – например, отдел шиномонтажа службы технического контроля электроподъемников в министерстве транспорта – до сего дня не на жизнь, а на смерть бьется с Третьим Рейхом.)

Когда работаешь в Прачечной, поневоле узнаешь самые своеобразные несуразности нашего дипломатического наследия – видишь призраки минувших войн, которые, если потребуется, будут разбужены одним щелчком. Никогда не жившее спит мертвым сном, пока не пробудится, и не только мы, обитатели старомодного пространства-времени по Эйнштейну, умеем заключать договора, верно?

Один из курсантов подходит ко мне и улыбается трупной улыбкой. Я смотрю на него и с трудом сдерживаю желание отодвинуться подальше: это Фред из бухгалтерии, тот самый, что все время ломает свой компьютер и потом хочет, чтобы я его починил. Ему слегка за пятьдесят, у него сухая пергаментная кожа (кажется, что гигантский паук высосал из него все соки), и он надел костюм и галстук на второй день пятидневного курса – словно явился из другого десятилетия. И костюм выглядит так, будто он в нем спит, если не живет – в смысле, так, будто он его уже второй раз заложил и третий год ремонтирует.

– Невзлюбил вас доктор Фольман, да?

Мне остается только сопеть и все-таки отодвинуться.

– Метафорически или эротически?

На лице Фреда возникает озадаченное выражение:

– Как-как? Метаформически? Нет, я о том, что характер у него паршивый, вот и все. – Он заговорщицки наклоняется ко мне: – Я тут ничегошеньки не понимаю. Сам не знаю, зачем я тут, но у нас учебный бюджет недорасходуется. Нужно было потратить курсовые кредиты, иначе в будущем году не дадут. Ирен пошла изучать евнухическую тропологию, что бы это ни значило, а меня направили сюда. По жеребьевке. Но мне это как свинье апельсины. А вот вы вроде как интеллектуал. Вы, наверное, понимаете, что тут происходит, и можете мне пояснить…