Касьянов год (Ландыши) - [14]

— Неужели мы смолчим? — сказала Ната.

— Нет, разумеется. Будем делать все то же, что и раньше. Наша Хельсинкская группа заявит протест по поводу депортации Сахарова в Горький. Документ по Афганистану нами уже составлен. Передадим их иностранным корреспондентам. А потом за эти заявления нас будут судить.

— Софья Андревна, я прошу поставить и мое имя под этими документами, — сказал Костя.

— И мое тоже, — прибавила Ната.

— Ладно, мои ребятки. Уже поздно. Поезжайте-ка домой.

Они стали прощаться. И вдруг перед глазами у Кости явственно возникла картина, виденная им в каком-то зарубежном фильме: солнечное утро, долина у подножья покрытых снегом гор. И на стоящую там маленькую горстку людей беззвучно и бешено несется смертоносная белая лавина.

Последние дни холостой жизни

— Вот уже и февраль, — думал Костя. — Сегодня четверг. До конца недели я не работаю, взял отгул. В субботу с утра отправимся в ЗАГС, а оттуда ко мне. Свадьбу мы решили справить совсем тихо, по-домашнему. Прикину-ка, что еще надо купить к столу.

Открыв холодильник, Костя с удовольствием оглядел полки. — Есть две бутылки шампанского, две — водки, венгерский токай. Еще марочное десертное вино, бутылка или две сухого. Вполне достаточно. Ведь будет-то у нас от силы человек восемь-десять.

Зазвонил телефон. Костя снял трубку: — Алло! — Никто ему не ответил, а потом в трубке раздались частые гудки.

— Кто бы это мог быть? Ната сегодня у мамы, может, что-то случилось с Анной Николаевной? — подумал Костя. — Надо перезвонить им.

— У нас все в порядке, я тебе не звонила, — ответила Ната. — Мама обещает испечь нам к субботе пироги, а я завтра приеду с утра, уберусь и приготовлю заливную рыбу.

Костя вернулся к холодильнику. — Так. Есть баночка красной икры, сыр, финский сервелат. Торт и фрукты куплю завтра.

Закурив сигарету, он присел к столу. — Ната после свадьбы переберется ко мне, и станем мы тогда вместе жить-поживать. Пора бы, наверное, и ребенка завести. Правда, мы под колпаком. Но, надеюсь, все еще обойдется.

В дверь позвонили. — Почти десять вечера, — посмотрев на часы, отметил Костя, и пошел отпирать.

— Приветик! — услышал он знакомый голос.

— Это я тебе звонил. Из автомата. Хотел, перед тем как ехать, убедиться, что ты дома. — Игорь расцеловался с Костей, снял пальто и, подхватив портфель, прошел в комнату вслед за хозяином.

— Что-то мне стало беспокойно за тебя. Времена уж больно тревожные. Словом, отдай-ка мне прямо сейчас все крамольные бумаги, всякий «сам» и «тамиздат». А вот это — возьми себе. — Игорь достал из своего портфеля виски в картонной коробке и бутылку коньяка.

— Армянский. Знаю, что ты его любишь. Да ты не стесняйся, бери. Мне это подарили. А тебе будет кстати к праздничному столу.

— Ладно, вместе и разопьем в субботу. А крамольной литературы у меня, кажется, почти что нет.

— Так уж и нет? Проверь. Поскреби по сусекам.

Тамиздата оказалось не так мало. Том Ахматовой в Нью-Йоркском издании, «Собачье сердце» Булгакова, «Раковый корпус» Солженицына, и еще, и еще. Игорь едва убрал все в свой портфель. — Ну, я пойду. Не провожай меня, — сказал он.

— Минутку. — Костя вышел в коридор, встал на табуретку и достал с антресоли сверток. — Тут документы Хельсинкской группы и список политзаключенных. Список не надо далеко убирать, он может понадобится Нате или Вале. Теперь, кажется, все.

— Постой, — спохватился он. — Чуть не забыл.

Костя вынул из нижнего ящика письменного стола какой-то конверт. — Тут несколько моих фельетонов. Под псевдонимом, конечно. Можешь прочесть, прежде чем куда-то прятать.

Костя был растроган заботой Игоря. — Спасибо! Вот что значит настоящая дружба! — хотел сказать он, но смутился сентиментальности и только крепко обнял друга за плечи.

Утром позвонила Ната. — Я буду часам к одиннадцати-двенадцати. Ты прибери пока квартиру.

— Знаешь, — прибавила она, — у меня, кажется, есть для тебя новость.

— Приятная?

— Надеюсь. Вот приеду, тогда обо всем и поговорим, милый.

Решив не терять время на бесплодные гаданья, Костя принялся за уборку. И тут ему попалась на глаза сложенная вчетверо «Комсомолка», валявшаяся на письменном столе. — Это Мишка мне третьего дня ее сунул, — вспомнил он. — Прочти, говорит, тебе будет интересно.

Костя развернул газету. Внизу одной из страниц он увидел заголовок «Цезарь не состоялся». Уж не эту ли статью имел в виду Мишка?

Статья была целиком посвящена Сахарову. — Очередной ушат грязи. Не стану даже смотреть эту гадость, — уговаривал себя Костя. И, конечно, тут же принялся читать. «Политический авантюрист и антисоветчик», «радетель ворюг и спекулянтов», — так называли авторы статьи высланного из Москвы академика.

— Почему меня всего трясет? — пытался успокоить себя Костя. — Разве не ясно, что статья заказная? Что А.Ефремов и А.Петров, указанные как авторы, всего лишь жалкие исполнители чужой воли, задания, присланного сверху?

Сахаров, — писала «Комсомолка», — заболел «синдромом инженера Гарина». Он возомнил себя сверхчеловеком, целя на роль вселенского Цезаря. Академик «сколачивал антисоветское движение», «защищал мерзавцев, подложивших бомбу в московском метро», «восхищался кровавой кликой Пиночета».