Кастрация - [9]
На стене, возле которой я стоял, были развешены сотни самых разнообразных формою, размерами и украшением сабель, это был настоящий сабельный лес. Некоторые экспонаты были укреплены полуизвлеченными из ножен, в других случаях ножны висели рядом с оружием, если, наверное, они представляли одинаковый интерес как произведения этого своеобразного искусства, иногда ножны отсутствовали вовсе. Видно было, что устраивавший эту коллекцию чрезвычайно заботился о живописности ее общего впечатления. На стене оказались укрепленными также, например, обрывки рыбачьей сети, павлиньи и лебединые перья, морские звезды, красочные плакаты и еще десятки других вещей, не обладающих, может быть, особенной прагматической ценностью, но лишь - эстетической, и вносящих свой какой-то едва уловимый штрих в эту пеструю разнохарактерную картину. Я заметил, что сабли здесь составляли только ядро коллекции, хотя и значительное ядро, немного в стороне были выставлены также несколько десятков кортиков, кинжалов, кончаров, рапир, палашей, защитное снаряжение - от старинных щитов и панцирей до вполне современных бронежилетов. Возможно, за всем этим скрывается какая-то мания, думаю я, к каковой, впрочем, по-видимому, в той или иной степени можно отнести всякое коллекционирование. Хозяин дома стоит возле меня и с вожделением собственника взирает на свои сокровища.
- За каждым экземпляром, который вы здесь можете видеть, - говорит он, искривив лицо в спокойной усмешке, - стоит своя, подчас многовековая история. И целая ветвь, целое направление культуры оружейного производства, развитие которого целиком диктуется интересами потребителя. Заметьте, в целом никогда не ослабевающими интересами. И в историю всякого государства история оружия может быть вплетена некоей драгоценной нитью.
- Думаю, - отвечаю, обернувшись к нему и разглядывая его сосредоточенное лицо, - что в вас одновременно умерло два противоположных типа деятеля - воина, рыцаря, с одной стороны, и с другой - поэта-летописца.
- Вполне возможно, - соглашается он, - во всяком случае, я иногда ощущаю смутные токи прошедших времен, неотчетливые побуждения, позывы, пробившиеся ко мне сквозь толщу веков. Что-то такое языческое, голоса идолопоклонства, знаете ли...
- Вы это серьезно? - спрашиваю.
- Серьезней, чем вы думаете. А у вас разве не бывает такого?
- Не знаю, - отвечаю. - Возможно, если прошлое как-то соотносится с отдаленным будущим, то по некоторым причинам предпочитает обходиться без моего посредничества. Или, если и прибегает к моим услугам, то, во всяком случае, старается не посвящать меня ни в детали, ни в цели моей миссии. И мне гораздо проще представить себе некую трансцедентальную связь между той точкой пространства во всех возможных измерениях, где нахожусь я, с эпохой весьма отдаленной от нынешней - ну, возьмем для примера, лет триста-четыреста, - нежели осознать в качестве одной из возможных существующих реальностей некий космический мост, соединяющий тысячелетия и пожелавший именно меня избрать одной из своих опор.
- И каким же вам представляется это самое время через триста-четыреста лет, если уж вы согласились быть его поверенным?
- Отвратительным, - не задумываясь, отвечаю я.
- Отвратительным? - переспрашивает. - Ну да, наверное, вы правы. Так и должно быть. Хотя это, конечно, не имеет никакого отношения к футурологии.
- Никакого, - подтверждаю я.
- Вы знаете, - говорит он еще, - вам не следует особенно обращать внимание на нашего домашнего Фальстафа. Ну, вы понимаете, о ком я говорю. Всего-навсего - мелкий пошляк и продажный писака. В каком-то смысле, заложник и жертва некоего искаженного представления о многообразии проявлений человеческого рода.
Я расхохотался. - Любой из экземпляров вашей коллекции может в одну минуту разрешить все противоречия между ним и мной, или между любыми, подобными нам.
- Вас все-таки тоже иногда достигают скрытые токи прошлого, - отвечает он мне.
- От этого никто не может быть полностью защищенным, - соглашаюсь я, уж если ему хоть иногда являются сны. В этом все же, по-видимому, одна из граней, одно из проявлений всякого принимаемого нами божества. Картины, посылаемые нам, - они вообще концентрированное выражение времени. И одна из сущностей принимаемой нами высшей силы.
- Здесь самое главное, как вы, наверное, знаете, - говорил мой собеседник, энергично вынимая одну саблю из ножен и демонстрируя ее передо мной, - такое соотношение центра тяжести оружия с кривизной клинка, при котором весьма малым делается угол резания. Взгляните-ка, когда у вас в руках такой инструмент, голова всякого вашего противника становится почти что кочаном капусты, насаженным на палку. Удар приобретает максимальную силу. Вам остается принять на веру мои заверения о великолепии стали, из которой изготовлен клинок. - Он с видимым удовольствием щелкнул по клинку ногтем, и оружие в его руках издало чистый искренний упругий металлический звук. Будто натянутая струна. Ритуал мимолетности. Таинства брезгливости. Редкость. Я разглядел искусную гравировку у основания клинка - двух собак с вытянутыми, гибкими, с напряженной стремительностью телами, одна из которых преследовала другую, рукоять сабли очень удобно и плотно укладывалась в руку, будто согревая ее своей уверенной, мужественной тяжестью. - Стрела изгиба 2,24 дюйма, - продолжал хозяин дома, - сабле уже более двухсот пятидесяти лет, имя мастера неизвестно, хотя оно, несомненно, заслуживает быть сохраненным и для нашего времени и для будущих отдаленных времен.
Роман Станислава Шуляка «Русское народное порно» пребывает в русле традиции, не особенно прижившейся в отечественной литературе, традиции, представленной такими авторами, как Маркиз де Сад, Дэвид Герберт Лоуренс, Генри Миллер. Повествовательный психологизм соединяется здесь со сгущённым эротизмом, и замешена сия смесь безудержной стихией народного языка. Результат выходит поистине взрывоопасным.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аннотация:Роман-особняк Станислава Шуляка «Непорочные в ликовании». Странные герои, говорящие странным языком, пребывают в странных, эксклюзивных обстоятельствах. Страх и насилие правят сим городом, не позволяя обывателю разогнуться, вздохнуть полною грудью. Не таков ли и наш мир? Не подобен ли он библейскому Содому? Ответ каждый ищет для себя сам.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.