Каста Огня - [9]

«Ну, на то воля Императора», — устало подумал Элиас.

Сообразив, что остановился, майор сплюнул и снова зашагал вперед. Вообще-то он не был склонен к самоанализу — в молодости Уайт много путешествовал, исследовал высокие сьерры и горные долины промерзшего Севера, бывал звероловом и золотоискателем, но всегда вел честную игру с тамошними племенами. Это был непостоянный народ, не особо склонный доверять незнакомцам (по правде говоря, более склонный потрошить незнакомцев), но Элиас завоевал их доверие. Фокус заключался в том, что майор всегда любил людей, и тридцать лет в Гвардии не изменили этого. Да, он постарел, кожа на лице стала грубой и красновато-коричневой, но мышцы Уайта были в порядке, и саблей арканец по-прежнему владел на уровне лучших в полку. Проклятье, сбросить бы только эту подавленность, присосалась, как пиявка…

Или как мерзость, в которую превратился рядовой Норлисс из каюты № 31. Как искаженные создания, которые 19-й предал мечу в том зараженном городке на родине. Как звон демонического колокола, висевшего в гнилом сердце поселения. Элиас молился, чтобы ему больше никогда не довелось услышать тот терзающий душу нестройный бой, но он последовал за полком к звездам. А может быть, звуки всегда были здесь, ждали в варпе глупцов, которые услышат их. В чем бы ни заключалась истина, демонический колокол зазвонил снова в каюте № 31.

Отозвался в изменениях рядового Норлисса…

Нет, в эту часть памяти заходить не стоит. Таким воспоминаниям нельзя предаваться и в лучших местах, и уж точно не посреди темного мавзолея палуб. Пальцы Элиаса неосознанно погладили символ аквилы, свисающий с шеи. Словно очнувшись, майор с удивлением обнаружил, что добрался до пункта назначения. Он стоял в обзорной галерее, огромном атриуме, полном каннелированных мраморных колонн и изящных фресок — но в полумраке аварийного освещения зал выглядел угрожающе. В огромном окне, врезанном во внешнюю стену, мерцали звезды, словно обещания чего-то более яркого, чем этот окутанный тенями вестибюль. На фоне пустоты Уайт увидел двоих людей, один из которых стоял совершенно неподвижно, а другой почти исступленно метался взад и вперед, сердито и резко жестикулируя. Майор слышал, что они разговаривают, но не мог разобрать ни слова; как и ожидал Элиас, полковник снова был рядом со своей ведьмой.

Вздохнув, Уайт вошел в атриум. Нечто огромное выступило из-за колонны, и конфедерат отпрыгнул назад, хватаясь за саблю, но тут же узнал великана. Скошенные глаза над высокими скулами смотрели на майора с бледного лица, окаймленного черными косами. Дикарский облик гиганта странно не совпадал с элегантно пошитым серым мундиром 19-го полка, и казалось, что перед Элиасом стоит волк в человечьей шкуре.

Уайт мысленно обозвал себя пугливым придурком — стоило ожидать, что великан-северянин будет здесь. Куда бы ни шла ведьма, её вералдур следовал за ней; воина связали с женщиной ритуальными узами, когда она ещё была маленькой девочкой, после того, как впервые проявилось её владение вюрдом. Как требовали обычаи, северянин терпеливо ждал возвращения подопечной из долгого странствия на Черных Кораблях, успешного завершения испытаний, во время которых в ней выискивали малейшие следы порчи.

Если бы ведьма не прошла проверку и не вернулась на Провидение в течение семи лет, то, по той же традиции, воину следовало совершить ритуальное самоубийство. Их судьбы были туго сплетены в жизни, и ещё крепче — в смерти. Обоюдоострый топор, висящий на спине великана, был освящен и предназначен для дарования его подопечной Милости, если она окажется во власти варпа. Неудивительно, что «путь вералдура» стал одним из немногих обычаев северян, получивших активную поддержку имперских властей.

— Бог-Император благослови тебя, мистер Мороз, — произнес Элиас, чувствуя странность такого обращения. Называть дюжего северного воина «мистером», как и произносить «леди» в адрес их загадочных, свирепых женщин, казалось абсурдным, но после войны имперские охотники на ведьм жестко прошлись по чужеземному народу. Хотя многие кланы сражались на стороне лоялистов, фанатики стремились «цивилизовать» всех подряд. В первую очередь они лишили дикарей их старых племенных имен. Забери у северянина имя, и ты наполовину завладеешь его душой: такой вот логикой руководствовались имперцы.

Майор попытался улыбнуться стражу.

— Твоя бдительность делает тебе честь, вералдур, но мне нужно поговорить с полковником, — Уайт хотел пройти мимо гиганта, но тот снова перекрыл путь. Посуровев лицом, Элиас поднял голос. — Я здесь по делам Бога-Императора, так что дай дорогу!

Ответа майор не ждал, поскольку воин не мог говорить — ему вырезали язык во время ритуального единения с ведьмой, — но сомнения во взгляде хватило. Простецкое благочестие Уайта было очень по душе солдатам, и после смерти пастора Хоуторна майор выступал в качестве полкового священника. Отсюда и происходила власть Элиаса над этим истово верующим дикарем.

— Отступись во имя Его, вералдур! — театрально прогремел Уайт.

Мороз нахмурился, снедаемый внутренней борьбой двух верностей. Внезапно он наклонил голову, словно внимая неслышимому голосу; разговор у окна смолк, и собеседники теперь смотрели на майора и северянина. С тошнотворной нервозностью Элиас понял, что не ошибся насчет неслышимой речи — ведьма говорила со своим стражем, касаясь его разума собственным сознанием. Секундой позже великан шагнул в сторону.