Каспар, Мельхиор и Бальтазар - [58]

Он повернулся к Каспару, сидевшему по левую руку от него.

— Я произнес слово «любовь». Но я понимаю, насколько более сильным и чистым даром воззвать к этому великому, таинственному чувству наделен мой брат-африканец. Не так ли, царь Каспар, ведь именно из-за любви покинул ты свою столицу и пустился в дальний путь на север?

— Да, из-за любви и ради нее, из-за несчастной любви пустился я в странствие через пустыни, — подтвердил Каспар, царь Мероэ. — Но не подумайте, что я бежал от женщины, которая меня не любит, или пытался забыть свою несчастную любовь. Впрочем, если бы это было так, Вифлеем переубедил бы меня. Чтобы понять все это, надо вернуться к… ладану, к тому, как я употребил его однажды ночью, когда мы разыграли фарс — любимая мною женщина, ее любовник и я сам. Мы наложили на себя нелепый грим, а курильницы окутывали нас ладаном. Сочетание культового благовония с унизительной сценой, без сомнения, отчасти открыло мне глаза. Я понял… Что же я понял? Что надо уезжать; тут у меня сомнений не было. Но глубокий смысл этого отъезда стал мне ясен, только когда я оказался вблизи Младенца. И в самом деле, в моем сердце обитала великая любовь, которой были под стать курильницы и ладан, потому что любовь жаждет поклонения. Не имея возможности поклоняться, я страдал. «Сатана плачет, видя красоту мира», — сказал мне мудрец с белой лилией. На самом деле это я плакал от неудовлетворенной любви. С каждым днем я все отчетливей видел, что Бильтина — слабое, ленивое, ограниченное, лживое, пустое существо, нужно было обладать необъятным сердцем и неистощимым великодушием, чтобы очистить ее от этих жалких человеческих свойств. Правда, я никогда не обвинял ее. Я всегда знал: в том, что наша любовь оказалась такой убогой, виноват я, виновата скудость моей души. Я не умел любить за нас обоих — вот в чем все дело! Я не умел озарить лучезарным светом нежности ее холодное, сухое, расчетливое сердце. Младенец открыл мне — но я уже предчувствовал это или, во всяком случае, всей душой ждал этого урока, — что любовь-поклонение не бывает неразделенной, ибо сила ее излучения передается другому. Приблизившись к Яслям, я сразу же поставил ящичек с ладаном у ног Младенца — единственного, кто и в самом деле заслужил эту священную почесть. Я преклонил колена. Приложил пальцы к губам и послал Младенцу воздушный поцелуй. Он улыбнулся и протянул ко мне руки. И тут я понял, что такое полное слияние любящего и предмета любви: это трепетное почитание, это ликующий гимн, это зачарованный восторг.

Но случилось нечто еще, что для меня, мероитского царя, превзошло по красоте все остальное, — этот чудесный сюрприз Святое Семейство, без сомнения, приготовило потому, что ожидало моего прихода.

— Какой же это сюрприз, царь Каспар? Я умираю от любопытства и нетерпения!

— А вот какой! Ты только что слышал, как Бальтазар сказал, что верит в существование черного Адама, Адама до грехопадения, — только у согрешившего Адама кожа стала белого цвета.

— Да, в самом деле, я слышал, как он говорил что-то о чернокожем Адаме.

— Я вообразил вначале, что Бальтазар говорит это, чтобы доставить мне удовольствие. Ведь он так добр! Но, приблизившись к Яслям, чтобы поклониться Младенцу, что же я увидел? Крохотного черного ребеночка, в мелких кудряшках, с маленьким плоским носиком — словом, ребеночка, как две капли воды похожего на новорожденных моей африканской родины.

— Черный Адам, а теперь и Иисус-негритенок!

— Чему удивляться? Если Адам стал белым только после того, как согрешил, разве Иисус не должен быть чернокожим, подобно нашему пращуру до грехопадения?

— Но как же его родители, Мария и Иосиф?

— У них кожа белая, говорю прямо: они белые, как Мельхиор и Бальтазар.

— Но что же сказали остальные при виде такого чуда — черного ребенка, рожденного от белых родителей?

— Понимаешь, они ничего не сказали, а я из деликатности, чтобы не унизить их, ни словом не намекнул, что видел в Яслях черного ребенка. Вообще-то я не уверен, все ли они хорошенько рассмотрели. В хлеву ведь было довольно темно. Может, только я один и заметил, что Иисус — негритенок… Каспар умолк, растроганный воспоминанием.

— Что же ты намерен делать теперь? — спросил Таор.

— Я хочу поведать всем, кто захочет меня выслушать, чудотворный урок любви, полученный в Вифлееме.

— Ну что ж, начни с принца Таора, преподай мне этот первый урок христианской любви.

— Младенец в Яслях стал негром, чтобы как можно лучше принять африканского волхва, царя Каспара. В одном этом больше любви, чем во всех известных мне сказках, ей посвященных. Этот удивительный пример призывает нас уподобляться тем, кого мы любим, видеть их глазами, говорить их родным языком, почитать их. Изначальный смысл слова «почитать» — это «посмотреть дважды». Только тогда наслаждение, радость и счастье обретают высшую силу, имя которой — любовь.

Если ты ждешь от другого, что он подарит тебе наслаждение или радость, значит ли это, что ты его любишь? Нет. Ты любишь только самого себя. Ты требуешь, чтобы он служил твоей любви к самому себе. Истинная любовь — в наслаждении, которое мы испытываем оттого, что наслаждается другой, в радости, которая рождается в нас при виде его радости, в счастье, которое нам дарит его счастье. Наслаждаться наслаждением другого, радоваться его радостью, быть счастливым его счастьем — только это и есть любовь.