Кащей - Германарих? - [10]
Рис.1 Серебряная оковка ритуального рога из чёрной могилы
Академик Б.А.Рыбаков полагает [2000:302], что здесь изображен эпический сюжет о гибели Кащея от своей стрелы.
3. Зловредная Настасья, изрубленная на куски. Выше уже говорилось, что в женском персонаже «Кащеева цикла» следует видеть упоминаемую Иорданом «росомонку Сунильду», казненную Германарихом, а также, по законам фольклора, и все это племя. Теперь об этом подробнее. К сожалению, у Иордана этноним «росомоны» («мужи рос») упоминается только один раз, и издавна об этом народе существовали разные мнения (например, [Буданова Готы 1999: 167-168]). Но наиболее правильным представляется отождествить их с черняховским славяноязычным населением среднего Днепра и, в частности, реки Рось (именно здесь был один из сгустков черняховских поселений (см. ниже), а до этого – поселения, так называемой «киевской культуры» [Седов 2002: 171]). Подтверждением тождества «росомонов» и «росичей» служит появление в VI веке упоминаний о «народе Рос» в сирийском источнике [Фроянов 1988: 19]. Другую версию бесследного исчезновения сильного племени (сумевшего, по Иордану, «повредить» могущественным остроготам) подобрать трудно, особенно, если учесть, что «сгусток» различных археологических культур существовал на Роси в течение более, чем тысячелетия до описываемых событий и продолжал существование после них. Само имя княгини говорит за россо-славянскую версию (если принять отождествление Свангильда – Сунильда и считать имя за перевод со славянского «Лебедь»). «Лебедь белая» – постоянный женский эпитет в фольклоре (например, [Былины 1984: 204-229], также есть богатырша с таким именем в сказках [Мифология 1988: 328], можно вспомнить и «Лыбедь» – сестру Кия. О былинной «лебеди» см. ниже. Речь, разумеется, не о том, что таких имен не могло быть у других народов, но если все эти фольклорные названия восходят к имени реальной княгини Лебеди, тогда вполне объяснима популярность этого имени среди столь разнообразных персонажей. Итак, если «вероломный народ росомонов» Иордана можно локализовать на карте, то легко понять, почему Кащей так «нелогично», а, по сути, архаично, пугает Настасью, что она будет «портомойницей» в доме мужа (для века князя Владимира это, действительно, архаизм). У готов (как и у других германских народов) уже тогда происходило выделение племенной знати в большей степени, чем у славян [Павленко 1989: 236]. О контактах среднеднепровских славян с готами будет говориться далее, как и об отношении других славянских племен к этим контактам.
Кроме того, отмечается, что «былина об Иване Годиновиче во многом напоминает былину о Потоке» [Пропп 1999: 128]. А в последней сюжет построен на противопоставлении богатыря Потока (Потыка и т.д.) и, как правило, весьма зловредной Лебеди Белой, которую Поток в финале обычно рубит на куски [там же: 123], а есть даже вариант, где он привязывает жену к хвосту лошади [там же: 128]. В некоторых вариантах этой былины злокозненного любовника Лебеди зовут Кащей [Фроянов, Юдин 1997: 295-296, 361]. Итак, можно предположить, что на основе событий конца IV века сформировались два сюжета русских былин: о Потоке и об Иване Годиновиче. В первую из события-прототипа попали имя княгини и её определение, как «Лиходеевны» (по законам фольклора, это надо понимать не обязательно её личной характеристикой, а скорее оценкой племени, которое она представляла), во вторую – всё остальное. Можно добавить, что, хотя в русском фольклоре, в отличие от западноевропейского, не сохранилось имя Германариха в сюжетах, для которых этот вождь послужил прототипом, но в былине о Потоке удержалось имя его «подруги» – Лебеди Белой (Сунильды).
Вариант с «Днепровским пиратством»
«...Но это, можно сказать, вторая часть биографии Кащея. А начинал он ее разбоями на Днепре, охотясь за рыбаками князя Владимира... Каждый лодочник, плывший вниз по течению, приставал к большому острову, расположенному в четырех днях пути от устья, и приносил жертву - хлеб, мясо, молоко, вино или медовый напиток под большим дубом, выпрашивая счастливого возвращения. Вот там-то и обосновался Кащей. Рыбаков и проезжих купцов он обращал в золотых и серебряных рыбок и уносил в свое тридевятое царство, тридесятое государство. Наконец, терпение князя истощилось, он повелел Казарину отыскать татя и наказать его. Тот выловил в глубинах Днепра щуку, заставил ее заговорить и так узнал местопребывание исчезнувших рыбаков. Набросив на щуку петлю, Казарин вынудил ее (а это был сам Кащей) освободить их...» (цит. по Снисаренко А. Третий пояс мудрости. Блеск языческой Европы, – Л.: Лениздат, 1989, с. 207-208.). Источник, к сожалению, весьма ненадежный, но больше этого сюжета автору нигде найти не удалось. Можно только предполагать, что тут пересказывается один из малораспространенных вариантов былины о Казарине или поздней сказки с участием былинных героев (однако, маловероятно, что автор популярной книги передает этот вариант с искажением, судя по тому, что другие сюжеты он пересказывает близко к первоисточникам).
Этот сюжет имеет два любопытных штриха:
