Кащенко. Записки не сумасшедшего - [37]

– Оль, – обращаюсь я к подружке с соседней кровати, которая укладывается спать. – У нас и день сурка, и ночь сурка.

– Ага, – отвечает мне Оля, зевая. – Пошли, чаю еще выпьем?

Мы с Ольгой полночи то ложимся в кровать, то принимаемся бродить по коридору. День сурка, ночь сурка… То же самое было и три дня назад, и пять. В палате храп и духота, ноги дамы-теолога неизменно воняют.

В «салоне» – наркоши, которые засыпают лишь под утро. Во второй, в «надзорке», – всхлипы и мычания… В сестринской – громкоголосое чаепитие с тортами. С потолка «салона» осыпаются кусочки штукатурки, крошечные тусклые плафоны покрыты коричневым налетом никотина, на недавно вымытом полу уже комки волос и ошметки сигаретных пачек. Окно, похоже, задремало, оно не замечает, что в салоне опять грязно, потому что замечать незачем.

В палате соседка-депрессняк – унылая пианистка, накануне жевавшая банан, шоколад и еще что-то, – сидит за столом при свете ночника. Мечет в рот из двух рук. Одна рука достает из пакета картофельные чипсы, вторая вытягивает из коробки профитроли, один за другим…

Сегодня четверг, и это означает лишь, что утром на завтрак будет водянистое картофельное пюре с селедкой.

И доволен неспроста, что родился без хвоста…

День откровений был вчера. Сегодня наступил день абсурда. Окно, похоже, тоже включилось в игру с моей психикой. Оно поворачивает ко мне реальность девятого отделения все новыми гранями, оно забавляется моей реакцией, оно иногда даже пугает меня. Уже почти три недели оно разговаривает со мной, рассказывает житейские истории, объясняет и обсуждает их. Оно помогает мне выжить, осмыслить реальность. Это оно провоцировало меня, смешивая реальности, и тем спасло от тупого оцепенения, расшевелило, обострило ум и чувства, а теперь наблюдает и забавляется. Оно играет со мной в свои сумасшедшие игры, пользуясь тем, что все во мне – тело и чувства – из-за нехватки полезной работы переключилось на креатив. Креатив прет, по-моему, даже из пяток, а окно наслаждается возможностью свести меня с ума.

В «салоне» подходит ко мне «разведчица» Марианна. Говорить с ней не о чем и ни к чему, а хамить и осаживать нездоровых людей негоже…

– Девушка, тебя как звать?

– Лена.

– Ага, я так и думала. Тут все полные уроды… Сегодня говорят «я Маня», завтра – «Саня», а послезавтра – «П. да Иванна»… Не знаешь, где моя помада? Не ты заныкала? – взгляд становится агрессивно-подозрительный.

– Я не пользуюсь косметикой.

– А я пользуюсь, – собеседница мгновенно переключается на утверждение собственной самости. – А почему ты не пользуешься?

– Из принципа.

– А я из принципа пользуюсь! Именно здесь.

– У всех разные принципы.

– Согласились, – удовлетворенно отвечает одинокая, разноцветная, разноперая птица. Ее самость подтверждена, ей можно лететь, каркая, дальше, она уже понеслась из «салона» в коридор… На пороге задерживается: – Слышь… Возьми мои тюбики с кремами. Можешь даже пользоваться, очень рекомендую, они особенные, – дальше следует речитатив, который я пропускаю мимо ушей. Звучит заключительный аккорд: – Спрячь у себя в тумбочке, я потом заберу.

– Не вопрос. Не забудь, кому отдала, – глупого вопроса, зачем ей нужно прятать свои кремы в моей тумбочке, я не задаю.

– Склерозом не страдаю. А как твоя фамилия?

– Котова.

– А зовут как?..

Через некоторое время, кружа по коридору в суетливой нервозности, она забегает к нам в шестую палату.

– Ты за кремами? – спрашиваю.

– Не приставай… Девушки, это шестая? Кто из вас взял мои крема? Один – фисташковый, другой – фруктовая эмульсия… – снова нескончаемый речитатив. – Это была девушка, которая очень неплохо говорит по-английски. Это кто?

– Держи, – не поднимаясь с кровати, протягиваю ее тюбики.

– Ага… Мне только на кончик пальца. На, спрячь обратно.

Пропускаю завтрак из водянистого пюре с селедкой, работаю, не отрываясь, часа два. Правлю рассказ, написанный накануне. Полдень, однако. Можно и в «салон» за новыми впечатлениями прошвырнуться. Отоспавшись после завтрака, как раз выползли наркоши, а ночью они гуляли по нашему бродвею-коридору и торчали в салоне, держа сигареты на отлете…

– Как спала? – спрашиваю высокую блондинку c ногами «от шеи» и одутловатым пастозным лицом, похожим на плохо промытую губку.

– Я ваще не спала.

– А во сне что видела?

Отсутствие последовательности в моих словах тут никого не смутит, и издевку в моем вопросе заметил бы лишь человек разумный. «А что есть разум?» – тут же подбрасывает мне вопрос окно, прижимаясь к моему плечу щекой. Вопрос не праздный. Действительно, этого никто сказать не в состоянии. Духота, здешние персонажи и их реальность, картины другой реальности, другого кино, что разматывают сюжеты рассказов, возникающие в моем воображении… Все это взвинчивает, сводит с ума. Я всего лишь задала вопрос, я не издевалась над пастозной блондинкой. Мне нужно проникнуть в тайники образов и голосов, живущих в ее голове.

– Лечу в яму, но, представляешь? Лечу-то наверх…

Хорошо это представляю. У девушки лексикон небогатый, представлять надо самой.

Яма, судя по отсутствию трагизма на ее лице, не черная. Представляю яму… темно-голубую, глубокого оттенка, каким бывает небо над океаном в предзакатные часы. Кто сказал, что ямы непременно должны вести вниз? Яма, уводящая вверх, – это понятно.