Касатка - [29]

- Тут, Матвей, не один прах Ефима покоится.

- Я знаю. Первые кубанские казаки лежат под курганом. Еще мать моя рассказывала, что они погибли на войне с турками.

- Да. За то, чтоб у Касаута стояла наша Марушанка.

Босов заложил руки за спину и начал медленно, прямо ходить возле меня, приминая к земле цветы подошвами кожаных туфель.

- За всю историю человечества, Федор Максимович, столько накопилось памятников и могил, что, если бы все они сохранились, живым людям давно бы негде было поместиться. Согласен? Исчезли и покрылись пылью развалины великого Вавилона и Ниневии, в тлен обратились письмена, дворцы ассирийских владык, колоссальные статуи. Рок! Высшая справедливость! А ты хочешь... эх ты!., хочешь все это удержать? - В голосе Босова пробилась насмешка.

- Не все. Хотя бы эти могилы. Горсточку пепла.

- Горсточку пепла! - Босов, продолжая ходить в той же позе, усмехнулся. - У нас на правлении о кургане была перепалка. Жалостливые тоже нашлись. Один пожилой казак, из въедливых, знаешь ли, простачков, встает, притворился святым невинным и ну потешаться надо мной. Вот, говорит, Матвей Васильевич, допустим, скончаетесь вы в свой срок, иначе никак нельзя, всему живому предел положен, помрете, и за ваши большие заслуги народ вам поставит памятник. Вы о нем сроду не заботились, скромничали, а памятничек ваш, в виде бронзовой фигуры, будет красоваться в хуторе, печалить и веселить сердце человеческое. Пройдет много, много лет, не станет детей ваших и даже правнуков, и вдруг, ни с того ни с сего, могилка ваша кому-то покажется неважной: мол, в хуторе народились герои новые и понапористей вас. И что же выйдет? Фигуру снимут и переплавят, а могилку, для нас бесценную, возьмут и сроют с землей. А нам это, пусть и мертвым, будет обидно:

неужели наш председатель был хуже ихнего? Мы тоже землю пахали! Понимаешь, чудак какой. Высказался...

Члены правления смеются, а он раздухарился и спрашивает меня: мол, не обидным ли вам, Матвей Васильевич, покажется такое действие потомков?

- Ну и что же ты ответил ему?

- Нет, говорю, я там не обижусь, будьте спокойны...

Со всеми посмеялся, - добавил, улыбаясь, Босов и направился к машине, за рулем которой скучал, подымливая папиросою, шофер. Босов открыл дверцу. - Садись.

Трудовой день окончен.

Я отказался. Мне захотелось пройтись пешком. Мы расстались, газик взметнул хвост пыли на дороге и, набирая скорость, поволок его к шоссе. Я постоял среди поля, подышал сладким запахом клевера и вдруг подумал, что опять не проведал Ульяну. Укор Босова, вскользь намекнувшего о прежних моих писаниях в "Перце", оказывается, неприметно жил в душе, и, только я остался один, возникло чувство раскаяния. Но как я мог навестить Ульяну, если в продолжение всего дня был занят, ни на шаг не отступал от Босова. Сейчас, что ли, пойти? Нет, вечером можно ее напугать внезапным посещением. Вдруг не разберется, что к чему, по-бабьи поднимет крик, станет поносить меня на весь хутор. Ведь неизвестно, что у нее на уме. И главное - нет у меня никакого оправдания перед нею. Чем и как я буду защищаться? Загляну я к ней когда-нибудь в другой раз, выберу момент и загляну. А сейчас навещу-ка я Касатку.

Двор ее рядом, белая труба торчит в небе.

Мелькая локтями, она ловко орудовала штыковой лопатой, копала яму. Лицо ее было красным, распаренным, косынка слезла на затылок, волосы спутались. Стирая пот со лба, она откидывала их назад, по-мужски крякала и с силой нажимала ногой на лопату. Скоро она почувствовала вблизи себя человека, разогнула спину и привычно изумилась:

- Максимыч, ты? Каким это ветром тебя занесло?

А я тут в потемках ямки долблю. Забор нарунжилась городить.

Поздоровавшись, я попросил у нее лопату, скинул с плеч пиджак и стал копать.

- Максимыч! - ворчала она, стыдливо и беспомощно суетясь у ямы. Брось! Туфли попортишь. - И хваталась за ручку лопаты. - Ну его к бесу. Дай я сама! Мозоли натрешь... От враг его! Максимыч, слышь? Пусти, осерчаю. Тебе головой надо думать - не ямки рыть. Это моя работа. Я на такое дело хваткая!

Не дождавшись от меня лопаты, отчаялась и отступила на шаг.

- Ну, Максимыч! Зарежешь меня. Ей-право, зарежешь. На дуру бабку здоровье гробишь. Узнает Максим - мне тогда несдобровать.

Наконец она воспользовалась моей передышкой, осторожно потянула к себе ручку лопаты, с облегчением почувствовала, что я выпускаю ее из рук, крепко ухватилась за нее и принялась вышвыривать из ямы землю.

- А я вас с Матюшкой видала у Чичики. Смотрю:

подбегает колхозная машина, сперва Матюшка вылез, потом ты. Что он тебе показывал?

- Место, где будет строиться новая ферма.

- Ну и где ж? - Она вогнала лопату в землю и чуть задержалась, обернувшись ко мне.

- Возле кургана.

- Рядом чи где? - с пытливой заинтересованностью, медленно спросила она, продолжая выкидывать землю.

- Рядом.

- Смотрю: выходите из машины, - бормотала Касатка, уже больше ни о чем меня не расспрашивая. - Ну думаю, свои. На Чичику вечерком любуются. А вы меня небось и не заметили? Я давно тут копаюсь.

- Не заметили. За ветками не видно.

- Хочь бы и видно, на что вам бабка, - она как-то невесело подхихикнула и, увлекшись работой, надолго умолкла.