О последнем вряд ли кто-либо мог высказаться определенно. Очевидно, укоренилось такое мнение, что он знает о каждом чуть-чуть больше, чем нужно. И кроме того, существовало еще и другое мнение, а именно: что чувство юмора было у него не совсем обычным.
Почти всегда каждый чувствовал, что лучше не рисковать и не задевать мистера Шайтану.
И вот как раз сегодня его юмор был направлен на этого маленького, выглядевшего таким нелепым человека по имени Эркюль Пуаро.
— Так значит, даже и полицейские нуждаются в отдыхе! — сказал мистер Шайтана. — Вы, мосье Пуаро, даже в таком преклонном возрасте занимаетесь изучением предметов искусства?
Пуаро добродушно улыбнулся.
— Мне кажется, — ответил он, — что вы и сами представили на этой выставке три табакерки.
Мистер Шайтана небрежно махнул рукой.
— То здесь, то там приходится делать небольшие одолжения, а вы должны как-нибудь непременно заглянуть ко мне домой. У меня есть кое-что интересное. Правда, я не связываю себя никакими определенными периодами или классификацией предметов.
— У вас вкусы католика, — улыбнувшись, заметил Пуаро.
— Пожалуй, что так.
И вдруг в глазах мистера Шайтаны что-то заплясало, уголки рта его вздрогнули, брови изогнулись в причудливую линию.
— Я смог бы даже показать вам нечто целиком в вашем вкусе, мосье Пуаро!
— Так значит, у вас есть свой собственный «подпольный» музей?
— Ну, что вы! — мистер Шайтана с пренебрежением щелкнул пальцами. — Чашка, которой пользовался убийца Брайтона, или отмычка знаменитого взломщика — все это абсурд и детские забавы! Я бы никогда не стал обременять себя подобными пустяками. Я коллекционирую лишь самое лучшее, что есть в этом роде.
— А что вы считаете лучшим в преступлении, если уж позволим себе так образно выразиться? — спросил Пуаро.
Мистер Шайтана наклонился вперед и положил два пальца на плечо Пуаро.
— Человеческие существа, совершающие эти преступления, мосье Пуаро, — сказал он, драматически понизив голос.
Брови у Пуаро чуть вздрогнули.
— Ага, значит я вас удивил! — сказал мистер Шайтана. — Да, дорогой мой, мы с вами смотрим на эти вещи с диаметрально полярных позиций. Для вас преступление — вещь обычная: убийство, расследование, улика и, в конце концов, приговор, потому что, бесспорно, вы человек способный. Подобные банальности меня не занимают. Я совсем не интересуюсь несчастными субъектами, кем бы они ни были. И к тому же, пойманный преступник — это всегда один из неудачников, а значит нечто второсортное. Нет, я подхожу к этому вопросу с точки зрения искусства. Я собираю только самое наилучшее!
— Лучших представителей? — спросил Пуаро.
— Да дорогой мой, только тех, кто сумел выйти сухим из воды! Счастливчиков! Тех, которые ведут весьма нормальную жизнь, не вызывая ни у кого и капли подозрения. Признайте, что это весьма занимательное хобби.
— Я бы придумал для этого другое определение, «Занимательное» здесь не подходит.
— У меня мелькнула блестящая идея! — воскликнул Шайтана, не обращая внимания на реплику Пуаро. — Небольшой ужин! Ужин для встречи с моими экспонатами! Право же, это весьма оригинальная мысль. Не могу себе представить, почему раньше мне это не приходило в голову. Да, да, сейчас я уже все ясно себе представляю… Следующая неделя… Нет, пусть это будет через неделю. Вы свободны? На какой день мы с вами договоримся?
— Мне подходит любой день, — сказал Пуаро, наклонившись.
— Хорошо. Пусть тогда это будет пятница. Итак, пятница, восемнадцатого. Я сразу же запишу этот день в свою книжку. Честное слово, такая идея меня невероятно увлекает.
— Я не уверен, что она и меня увлекает, — медленно сказал Пуаро. — Я не могу сказать, что не оценил по достоинству широты вашего жеста, но все же… Шайтана перебил его.
— Но все же оно шокирует вашу буржуазную чувствительность? Ох, дорогой мой друг, нужно освобождаться от ограниченности склада мышления полицейского.
Пуаро медленно ответил:
— Это правда, у меня действительно определенное отвращение к убийству.
— Но почему же, дорогой мой? Да, я согласен, что преступление — это глупое, запутанное, кровожадное занятие. Но ведь оно может быть и искусством! А преступник — мастером своего дела!
— О, я это признаю.
— Ну, и что же? — спросил Шайтана.
— И все же он остается преступником!
— Бесспорно, дорогой мой мосье Пуаро, но если дело сделано блестяще, оно само себя оправдывает. Вам же хочется без лишнего воображения схватить любого убийцу, надеть на него наручники, запрятать в тюрьму, а потом на рассвете вздернуть на виселице. А мне кажется, что действительно удачливый преступник должен быть обеспечен пенсией из общественных фондов и иметь право быть приглашенным на обеды!
Пуаро пожал плечами.
— Я не такой уж безразличный к искусному преступнику, как вам кажется. Я могу любоваться убийцей, отлично выполнившим свое черное дело, точно так же, как могу любоваться тигром, этим прекрасным рыжевато-коричневым с темными полосами хищником. Но я буду любоваться, стоя возле его клетки. Внутрь я не пойду. Конечно, если это, так сказать, не входит в мои служебные обязанности. Потому что, видите ли, мистер Шайтана, тигр может броситься… Мистер Шайтана рассмеялся.
