Картотека живых - [13]

На другом конце барака, у самого окна, кто-то пошевелился.

— Ну что?

— Встань, Оскар, на минутку. Это я, Эрих. Есть о чем поговорить.

Врач вылез из-под одеяла. — Иду! — крикнул он.

— Привет, Эрих-бачи! — раздалось тем временем из-под одеяла на нарах справа.

— Это ты, Имре Рач? — пробормотал писарь. — Спи и не беспокойся.

Глаза Эриха привыкли к полутьме, и он различил под одеялами еще четыре фигуры. Лежавшие поочередно поздоровались с ним. Оскар, стоя в проходе, заправлял рубаху в брюки и подтягивал пояс.

— Случилось что-нибудь?

— Ничего, — успокоил его писарь. — Ну, поди же, а то мне пора в комендатуру.

Он повернулся и вышел на улицу. Доктор последовал за ним. Это был очень худой человек с грустными, глубоко посаженными глазами, тонким орлиным носом, большим, плотно сжатым ртом и выдающимся вперед подбородком. Еще в университете коллеги прозвали его «скуластый Брада», а теперь, когда лицо его сильно похудело, нижняя челюсть прямо-таки карикатурно выдвинулась вперед.

Приземистый Эрих и тощий Оскар, венский колбасник и пражский врач, стояли друг против друга.

— Доброе утро, доктор. Сигарету? — писарь вытащил из кармажа пачку, прислонился к передней стенке барака, чтобы их не увидел часовой на вышке, и протянул пачку Оскару. Доктор был страстный курильщик и, увидев целую пачку, не сдержал широкой улыбки. Он кивнул, взял одну сигарету н вынул спички.

— Возьми всю пачку, — прохрипел писарь. — У меня есть еще. Фриц вчера организовал на станции. — Фриц? — повторил Брада, и улыбка исчезла с его лица.

— Не начинай опять старую песню! — рассердился Эрик. — Сейчас есть другие заботы, кроме твоей вечной грызни с Фрицем. Сигареты мои, ты берешь их от меня, и точка. — Он сунул пачку в карман Оскара, потом небрежно распечатал другую и покосился на разинувшего рот доктора. Тот жадно глотал весь дым без остатка, а «великий Эрих» курил, не затягиваясь — резаное горло и слабые голосовые связки не позволяли, и заставлял себя курить только потому, что сигареты считались в лагере роскошью, а он, писарь Эрих Фрош, мог разрешить себе эту роскошь.

— Ну, что у тебя на сердце, Эрих, выкладывай, — сказал врач и зябко поежился.

Писарь выпустил клуб дыма и прошептал:

— Хочу потолковать с тобой откровенно. Староста лагеря — просто олух. Пусть холит свои усики и строит из себя прусского офицера, против этого мы не возражаем. Но настоящие хозяева лагеря — мы с тобой.

Врач смерил его взглядом. — Мы с тобой? Ты что, разыгрываешь меня?

— Да, мы с тобой, — повторил писарь и положил руку с сигаретой на плечо Оскару. — Вот послушай, Я знаю, какие инструкции получил наш рапортфюрер. Германия вступает в новую фазу войны. Меняется режим в таких лагерях, как наш. Забудь все, что ты видел в Дахау, Освенциме и где бы то ни было. Разве в Гиглинге концлагерь старого типа? Нет! Здесь не будет казарменного духа, эсэсовцы не станут соваться в бараки, а может быть, не появятся даже на апельплаце. Никакой муштры, никаких нелепых придирок из-за чистоты и всяких таких крайностей. Никаких подвалов, карцеров, порок, виселиц или газовых камер. Никаких различий между заключенными. Ты чешский еврей, да еще политический. Очень приятно. А я австриец и всего-навсего уголовник, но теперь на это наплевать. Цветные треугольники на рукаве мы, правда, еще носим, но, если хочешь, можешь его спороть, никто тебе слова не скажет. Тотальная мобилизация относится и к нам. У нас будет рабочий лагерь, а рабочим лагерем правят двое: один — это тот, кто заботится, чтобы людям было что жрать и чтобы у них была работа, — это я. А другой — тот, кто заботится, чтобы люди были здоровы и трудоспособны, — это ты. Согласен? — Погоди минутку, — сказал немного опешивший Брада. — По-моему, тебя провели. Сейчас я тебе отвечу, вот только отнесу окурок товарищам. Мы всегда курим вместе.

Писарь не успел запротестовать, Оскар вошел в барак и через минуту вернулся с одеялом на плечах. Он с сожалением заметил, как Эрих бросил недокуренную сигарету и затоптал ее ногой.

— Как это так: меня провели? — сердито сказал писарь, и шрам на его шее потемнел. — Идиот я, по-твоему, что ли?

Брада усмехнулся.

— Нет, боже упаси! — искренне возразил он. — Ты, по-моему, великий хитрец. Но я не верю ни в какую реальную перемену в отношении нацистов к нам. Ведь мы уже это слышали в Буне, нам твердили то же самое.

— В Буне, в Буне! — проворчал писарь. — Как можно сравнивать! С одного боку освенцимский лагерь истребления, а с другого — русский фронт. Нет, ты не сравнивай. А теперь…

В холодном синеватом небе вдруг затрещал реактивный самолет. Эрих и Оскар одновременно взглянули в сторону, где раздался этот звук, но увидели лишь серебристый след; самолет был уже много дальше, почти на самом горизонте.

— Вот и здесь все изменилось, — важно сказал писарь. — Новая фаза войны! Видал ты прежде такие самолеты? Видел ты их в этой своей Буне? Все теперь новое, приятель. Эти машины быстрее звука. Скажу тебе строго по секрету: ракетный двигатель! Снаряды с таким двигателем каждый день падают на Лондон, они называются «Фау-1». Рапортфюрер утверждает, что подземные ангары, которые мы будем строить…