Картограф - [44]

Про краба все же удалось кое-что разнюхать. Пару месяцев назад он жил на Чайной улице, в доходном доме генерала Клюжева. Консьержка сказала, что краб очень докучал соседям: из его комнат доносился странный шум - вроде как лязг или свист. Впрочем, ни на кого он не нападал, вел себя смирно и прилично, а его девица оставляла консьержке то конфетку, то леденец для внука. Но вот беда - съехал краб, выволок барахло в чемоданах, погрузился на извозчика и был таков. Адреса не оставил и даже не попрощался. Что с него взять - нелюдь!

Филя рвался осмотреть комнаты, которые занимал краб, но в них уже расположились новые жильцы - благородное семейство столоначальника Степняка-Татарского. Пришлось уйти несолоно хлебавши. Теперь, когда от краба осталось только разворошенное гнездо, Филя не знал, куда податься и где искать. Он бесцельно слонялся по улицам, подолгу стоял у подъездов, разглядывая жильцов, автомобили, спешащих прохожих. Становилось понятно, что без карты Настеньку не найти. Но что-то внутри него истошно кричало: «Не смей рисовать карту, не смей!»

«А почему вдруг «не смей»? - возмутился Филя. - Что плохого? Я же не человека убиваю, не маленьких деток лишаю крова. Всего лишь рисунок, пусть кровью. Так моя же кровь, я пострадаю, не кто-то другой! Надо решаться, время дорого. Настенька томится в плену, а я миндальничаю, боюсь, сам не знаю чего. Кто сказал, что я погублю душу? Всевышний ведь видит, что я от отчаяния, от крайней нужды... Он простит. Разве я вор, преступник, убийца? Да и тех прощают, никому в Рай дорога не закрыта. Нарисую, и покаюсь. Или прямо сейчас покаюсь, а уж потом нарисую. В церковь схожу!»

И тут он заметил невдалеке желтый, как лепестки подсолнуха, купол. Зачем откладывать в долгий ящик - вот он храм божий, близкое и верное очищение от скверны, поразившей его грешное тело и душу. Филя решительно зашагал, морщась от летящего в лицо снега. Дверь церкви была приоткрыта, слышалось пение. Филя потянулся, чтобы сотворить крестное знамение, и его пронзила адская боль - заставила каждую малую мышцу вздрогнуть. Он тряхнул кистью и перевел дыхание. Боль стихла. Тогда он попробовал еще раз, и второй приступ, сильнее, чем первый, накрыл его с головой. Волна прошла по всей грудной клетке, перебрала ребра. Филя согнулся пополам и замычал.

«Да что это такое? - испуганно думал он. - Заболел? Чем? Ревматизма? Паралич разбил?»

К пальцам вновь вернулась чувствительность, хотя локоть тоскливо поднывал и меж ребер было прежнее стеснение. Филя зачерпнул с обочины снега и коснулся им пылающего лба. Хотел положить в рот - побрезговал. «Зайду без креста, - решил он. - Безруких же тоже пускают. Я сегодня инвалид». Он прыгнул на крыльцо и потянул на себя дверь. Запах ладана сшиб его с ног. Из глаз потекли горючие слезы, и Филя разразился громогласным чихом. Стоявшие на молитве бабушки дружно обернулись на него, поп застыл с кадилом в руке, нелепо отворив уста.

- Сатана! - крикнул кто-то.

Что тут началось! Поп выронил кадило и опрометью кинулся к двери. Бабушки сбились в кучу и принялись верещать. Нищий калека, отиравшийся у порога, подполз к Филе и стал сипеть:

- Анчихрист! Анчихрист!

Филя застыл на пороге не жив не мертв. И сюда не пускают! Он попятился назад, запнулся и брякнулся на крыльцо. Поп грозно встал над ним, сведя в единую точку кустистые брови, и пробасил:

- Ты чего здесь забыл?

- Очищения алкаю, - сказал Филя, дивясь слову «алкаю», которое само собой соскочило с языка.

- Алкай где-нибудь в другом месте! У нас здесь храм божий, а не вертеп.

- Не пустите?

- Не пущу! После тебя отмывать все придется. Давай, убирайся, не пачкай мне порог. А то святой водой плесну, слышишь?

- Хорошо, плесните, я не против - обреченно сказал Филя, подымаясь. - Думаете, я от этого исчезну? Я человек! Обычный человек!

- Анчихрист! - продолжал вопить нищий, подползая поближе. - Бей анчихриста!

- Гундяй, не лезь! - строго сказал поп. - Сам разберусь. Никакой он не антихрист.

- Вот! - воскликнул Филя. - Вот!

Поп устало вздохнул и промолвил:

- Я прошу тебя, не приходи больше. Ты мне всю паству взбаламутил. Думаешь, им до молитвы сейчас? Не место тебе в церкви.

- Но я же просто хотел войти! Нельзя?

- У тебя теперь своя вера. Бог от тебя отвернулся. Служи своему господину, а к нам не лезь. Пропащая душа!

И поп захлопнул перед его носом дверь. Филя приложил ухо к щели: возбужденный гомон стих, раздалось пение. От обиды он дважды пнул порожек. Как можно? Почему с ним обращаются, как с прокаженным? И в мастерской, и здесь - словно сговорились! Несправедливо, подло, гнусно!

Он еще немного постоял, вслушиваясь в звуки голоса, упрямо и монотонно выводившего «Кирие елейсон», повздыхал и отправился восвояси. Дома его встретил довольный Витя с крынкой молока.

- Вот, смотри, принес! Коза черная, что твой уголь. Сам видел!

- Отлично! - буркнул Филя.

- Ты не рад?

- Отчего же, меня прямо распирает от радости. Не видно?

- Что случилось? - Витя поставил крынку на стол и принялся счищать с лягушки слизь в стоящий рядом коробок.

- Да так... - сказал Филя, раздумывая, стоит ли делиться переживаниями. - Хотел зайти в церковь, не пустили.