Карточный домик - [3]

Борн томился в ожидании. 11.10… 11.15… 11.20… Все это кончится ядерным взрывом.

Внезапная острая боль в желудке снова пронзила его, когда показалась девушка: аккуратно держа между большим и указательным пальцами катушку 35-миллиметровой пленки, она приветливо улыбалась Борну.

— Вот и мы, — сказала она, вставляя пленку в машину и щелкая выключателем. Машина не работала. — Проклятье! Нет света. Я же говорила электрику!

У Борна чуть не вырвался стон, потом он решил объяснить свое положение, но и то и другое было бы одинаково глупо.

— Вон там свободно, — показала она на одну из машин в ряду. У Борна дрожали колени, когда они шли к ней. Он взглянул на часы — 11.27. Ему осталось 28 минут. На матовом стекле засветился знакомый формат: 1 января 1975 года. — Просто поворачивайте ручку, — объяснила девушка и показала, как это делается. На экране с головокружительной быстротой замелькали тени, и девушка пошла к своему столику.

Борн прокрутил ленту до апреля 1975 года, того месяца, который он покинул 91 минуту назад, до 16 числа, то есть «сегодняшнего дня». На матовом стекле показалась та же самая газета, которую он смотрел утром: «АКЦИИ СИНТЕТИКИ ДОСТИГЛИ МАКСИМАЛЬНОГО УРОВНЯ».

Дрожащей рукой он повернул ручку и оказался в будущем: «Бюллетень фондовой биржи» за 17 апреля 1975 года.

Трехдюймовые буквы кричали: «ПАДЕНИЕ КУРСА ЦЕННЫХ БУМАГ В МИРОВОМ МАСШТАБЕ. БАНКИ ЗАКРЫВАЮТСЯ. КЛИЕНТЫ ОСАЖДАЮТ МАКЛЕРСКИЕ КОНТОРЫ».

Внезапно он совершенно успокоился: теперь он знал будущее и был защищен от ударов. Борн поднялся и решительным шагом двинулся через мраморные залы. Теперь все было в порядке. Двадцати шести минут вполне достаточно, чтобы вернуться к будке. На бирже у него было преимущество в несколько часов: его собственные деньги будут в такой же безопасности, как и дома, он сможет уберечь от удара и своих клиентов.

Борн удивительно быстро поймал такси и без всяких препятствий поехал прямо к высокому зданию в районе Западных семидесятых улиц. В 11.50 по своим часам он закрывал дверь телефонной будки в пыльной, пропахшей плесенью лаборатории.

В 11.54 внезапно он заметил резкую перемену в солнечном свете, который пробивался через грязные окна, и спокойно вышел из будки. Снова было 16 апреля 1975 года. Лоринг крепко спал возле горящей газовой конфорки, на которой кипел кофе. У. Дж. Борн выключил газ и тихо спустился вниз по лестнице. Лоринг — никчемный, нахальный, неуравновешенный молодой человек, но его гений дал Борну возможность воспользоваться фортуной в счастливый, самый подходящий момент.

Вернувшись в контору, он вызвал старшего маклера и сказал твердо:

— Кронин, слушайте внимательно, я хочу, чтобы вы немедленно продали на бирже все мои акции и облигации и получили за них заверенные чеки.

Кронин спросил без обиняков:

— Вы что, шеф, с ума сошли?

— И не думал. Не теряйте времени и регулярно докладываите мне, как дела. Заставьте своих мальчиков шевелиться. Бросьте все остальное.

Борну прислали легкий завтрак. Он отказался разговаривать со всеми, кроме главного маклера. Кронин продолжал докладывать, что распродажа продолжается, что мистер Борн, должно быть, сошел с ума, что неслыханное требование заверять чеки вызывает беспокойство, и, наконец, перед закрытием, что все пожелания мистера Борна выполнены. Борн велел тотчас же доставить чеки к нему.

Они прибыли через час, выписанные на дюжину нью-йоркских банков. Борн вызвал двенадцать курьеров и разделил чеки между ними — каждому по одному банку. Он распорядился, чтобы они получили по чекам наличные деньги, арендовали сейфы необходимых размеров в тех банках, где у него их еще не было, и положили все деньги в банки.

Затем Борн позвонил в банки и лично подтвердил странные распоряжения. Он был «на ты» по крайней мере с одним заместителем каждого банка, и это очень помогало.

У. Дж. Борн откинулся назад, он чувствовал себя счастливым. Пусть теперь гроза разразится. В первый раз за весь день он включил светящееся табло. В Нью-Йорке положение было скверным, В Чикаго — еще хуже. В Сан-Франциско оно стало шатким: Борн видел, как мелькающие цифры на табло индекса цен пошли на убыль, Через пять минут все уже проваливалось в тартарары. Звонок, возвестивший о закрытии биржи, остановил дело на грани катастрофы.

Предупредив по телефону жену, что он не приедет домой, Борн вышел пообедать. Вернувшись в офис, он стал следить за табло в одной из комнау, где ночью принимали данные с биржи Токио. Цифры рассказывали ему историю паники и крушения, а он мысленно поздравлял себя. Карточный домик разваливался, разваливался, разваливался.

Он отправился ночевать в клуб, проснулся рано, позавтракал почти в полном одиночестве. Когда он надевал перчатки, чтобы не замерзнуть — апрельский рассвет был прохладным, телеграфный аппарат в холле пролопотал «Доброе утро». Он задержался, чтобы взглянуть, каково положение дел. Телеграф начал изрыгать историю краха на крупнейших биржах Европы, а мистер Борн отправился к себе в офис. Несмотря на раннее утро, маклеры тянулись сплошным потоком, перешептывались небольшими группами в холле, возле лифтов.