Картинная галерея - [4]

Егоров молчал, глядя вперед. Прямой участок шоссе закончился, дорога плавно вильнула вправо и по широкой дуге вылетела на берег реки. Плотный многотонный поток с трудом угадывался под невысоким обрывом, было уже темно, и только кое-где на черной воде лежали двойные огоньки бакенов.

— Выходит, вы у нас отдыхаете, — сказал вдруг Бутов. Не спросил — сказал утвердительно. Егоров усмехнулся.

— В командировке.

— А то у нас многие отдыхают, — сказал Бутов. — Почти из всех стран мира. И нельзя сказать, чтобы я этого не понимал.

Дорога взлетела вверх, темная лента реки осталась позади, и шоссе вновь превратилось в прямой коридор с отвесными стенами на фоне почти черного неба. Бутов включил дальний свет, по шоссе побежали тени, и вне двух световых цилиндров стало совсем темно.

— Что вы собираетесь делать после пуска? — спросил Бутов.

— Еще не знаю.

— Хотите, заглянем ко мне. В моем хозяйстве много интересного. Все время иностранцев возят, в порядке обмена опытом. Только никакого опыта они не перенимают, восхищаются и грустно вздыхают. У нас, говорят, так уже не получится. Слишком поздно спохватились, говорят.

— А это далеко? Впрочем, вам незнаком этот термин. Для вас тысячи километров — по соседству.

— Нет, действительно близко. Недавно поворот был. 150 километров, полчаса ходу. Собственно, все эти леса мои.

— Наверное, здесь и родились? Вы, сибиряки, оседлый народ. Живете на одном месте. Или это наше предвзятое, неверное представление?..

— Не знаю, — сказал Бутов. — Мне до настоящего сибиряка далеко. Приезжий я. Москвич, если вам интересно. Окончил лесной институт, направили сюда по распределению. Жена была недовольна. Глушь, говорит. Три года, говорит, жить в этой глуши. И было это 15 лет назад.

В кабине было еще темнее, чем снаружи, темноту подчеркивали зеленые огоньки на приборной панели, и лица Бутова Егоров не видел. А впереди он видел только прямоугольный вырез звездного неба в отвесных стенах тайги и вдруг понял, что небо подсвечено снизу, будто за горизонтом прячется большой город, к которому они приближаются.

— Посудите сами, какая же здесь глушь? — продолжал Бутов. — Глушь — значит глухое место, тупик, и деться некуда. А если здесь глушь, где же тогда простор?..

Егоров не ответил. Сначала ему показалось, что в голосе Бутова мелькнуло сожаление, но потом это ощущение исчезло. Бутов говорил искренне, и иначе быть не могло.

— И еще дети, — сказал Бутов. — Детишкам здесь больно уж хорошо. Поймите меня правильно. Я никого не осуждаю. Центр есть Центр, и природу там сейчас охраняют. Охраняют и лечат, если можно так выразиться. Но во многих местах лечить-то нечего. Ведь лес — он как лошадь или собака, хорошее обращение любит. А если с кнутом — остается бесплодная земля, прикрытая слоем мусора. Культурный слой, как говорят археологи.

Он надолго замолчал. Егоров тоже молчал, глядя вперед, на слабое зарево в узком проеме дороги. Свечение не усиливалось — скорее наоборот, потому что глайдер вместе с дорогой поднимался сейчас по склону плоского холма, и невидимый источник свечения из-за этого опускался глубже за горизонт. Но через несколько минут глайдер вынес пассажиров на вершину, дорога отсюда полого стремилась вниз, и, если бы был день, перед ними открылась бы вся панорама мира. Но равнина пряталась в темноте, и только громадное здание парило на горизонте, квадратное, белое, озаренное светом прожекторов. Здание, которым кончалась дорога.

Станция.

Дорога стремительно неслась вниз. Здание Станции стояло над горизонтом, выхваченное светом из темноты. Оно плавало над невидимым лесом — белое, как теплоход, громадное, как пирамида, хотя его главные этажи, как подводные части айсберга, уходили далеко в землю. Станция была уже совсем близко, не выдвигалась из-за горизонта, а увеличивалась только за счет приближения. Как стремительный призрак, глайдер мчался вниз над стрелой шоссе, распарывая тьму ножами прожекторов. Стены леса уносились назад, потом впереди под прожекторами сверкнул рыжий комочек, дорога куда-то исчезла, ремни перерезали грудь, а сбоку уже вновь надвигалось шоссе — медленно, страшно. Удар — скрежет металла — мрак.

— Жив?

Егоров открыл глаза. Он лежал на мягкой траве на обочине, по лицу разгуливал ветер, неярко светили звезды. Бутов стоял перед ним на коленях, уже улыбаясь.

— Обошлось, слава богу.

Да, обошлось. Ныло плечо, мысли метались. Рядом на дороге угадывалась темная груда глайдера. Он лежал днищем вверх, распахнув пасть кабины. В кронах невидимых деревьев шелестел ветер.

— Лисица, — сказал Бутов. — Выскочила на дорогу, машина пошла в прыжок, но…

Бутов махнул рукой. Егоров помнил. Мрак — скрежет металла — удар. Опрокинутое шоссе, рыжее пятно под ножами прожекторов. Но что-то было и раньше.

Он приподнял голову и посмотрел вниз вдоль шоссе. Белый освещенный квадрат отгораживал половину неба. Раньше, из кабины глайдера, Станция казалась ближе. Там, где дорога упиралась в ее основание, все было усеяно разноцветными точками. Люди.

— Потеряла устойчивость, — сказал Бутов. — Скорость, вы понимаете?..

Егоров смотрел вдоль дороги. Что-то произошло. Кажется, свечение вокруг Станции неуловимо изменилось. Нет, там все осталось как было. Что-то произошло, но не там.