Картина - [7]

Шрифт
Интервал

Хозяин. Ничтожество! Так вернее.

Гость. Вот!.. Хорошие вы слова подбираете. Ничтожество. Именно! О, вы не понимаете, как прекрасно ощущать себя ничтожеством! Все впереди. Словно ты еще не родился, а только стоишь у входной двери, за которой -- мир. Жизнь еще только будет. Все великие дела начинаются с ощущения себя ничтожеством, пылинкой, клопом перед богом, вселенной, истиной. Только тогда можно приниматься за великое дело, начинать медленно подбираться к богу... ближе... ближе... ближе... и -- раз! -- схватит старика за бороду. Да, я ничтожество, но с этой минуты я начинаю приближаться к богу. Тихо... тихо... тихо... на цыпочках...

Гость на цыпочках идет к двери. На его пути встает Хозяин.

Хозяин. Стой! А кто заплатить обещал?

Гость. Но я чисто символически... У меня как раз несколько... Перебои с деньгами...

Хозяин. Ах, перебои! Тогда вот что. Ты сейчас пойдешь домой, а завтра такую же картину мне предоставишь. Ночь работай, кровь из носа, а чтоб картина к завтрему была.

Гость. Это по какому такому праву вы мае приказываете?

Хозяин. А по такому, что у меня твой паспорт...

Мгновенно оба кидаются к столу, где с тех пор, как Хозяин проверял у Гостя документы, лежит паспорт Гостя. Хозяин выхватывает паспорт из-под носа Гостя.

Хоп! Теперь ты у меня в руках.

Гость. Отдайте паспорт!

Хозяин. Э, нет. Сначала ты мне намалюешь то, что я поломал.

Гость (жалобно). Отпустите меня.

Хозяин. Иди, пожалуйста. Только паспорт у меня останется. Посмотрим, как тебе другой выдадут, ведь ты человек без определенных занятий -тунеядец! Ох, крышка тебе без документа! Иди, иди, проваливай!

Хозяин распахивает перед Гостем дверь номера. Гость не двигается с места.

Вот так. А теперь иди и берись за работу. Сам тут расчирикался: "Я гений, я гений"... Гений, так давай! Что ты, простенькую картинку за ночь намахать не можешь?

Гость. Не могу...

Хозяин. А ты постарайся.

Гость. Простенькую не могу... У меня опять шедевр получится.

Хозяин. Шедевр? Тащи шедевр -- и шедевр сойдет.

Гость (рвет ворот рубахи). Все снова, все снова... О, какая мука! Я снова создам шедевр. То есть это я буду так думать, что создал шедевр. Или не шедевр -- буду думать я. И вот. Пропащая душа! Я снова не ничтожество, не клоп, не пылинка -- а автор картины, лучшей картины 343-го 'номера. Снова эти четыре стены станут моим миром. Здравствуй, 343-й! Прощай, жизнь! Я никогда не буду стоять за деревом и целиться в птицу... (Хозяину.) Вам меня не жалко?

Хозяин. А раз ты сам себя не жалеешь. Зачем ты думаешь, что делаешь что-то особенное. Зачем так? Ты не старайся, делай на живую нитку, прохладно, прохладно, чтобы ничего в душу не западало. Душа не будет болеть. Ты побереги ее. Меньше волнуйся, как можно меньше. Учись у спокойных людей. Вот я сейчас здесь, в вашем городе, а что там у меня дома, меня совсем не волнует. Я, если хочешь знать, не очень точно помню, кто там у меня дома остался. Вроде жена, вроде бы еще одна, а может, две... вроде бы дети... один... девочка. А, что вспоминать, тужиться -- приеду, разберусь. Все это еще до следующей командировки плешь переест. А сейчас мне легко -- и слава богу. Вот и ты -- рисуй чего полегче, а мы тебя в 343-м всегда простим. Нам лишь бы кран в туалете не подтекал.

Гость. Знаете, я лучше заплачу за порчу имущества.

Хозяин. Зачем тебе тратиться?

Гость. Наскребу... Дешевле выйдет.

Хозяин. У тебя такое ремесло в руках, а ты наскребать будешь.

Гость. Да и кому нужна моя картина!..

Хозяин. Ты тут не прав. Вот я как-то встал утром, посмотрел в окно -дождик накрапывает, а на твоей картине он еще больше. Настроение поправилось.

Гость. Значит, вы все-таки смотрели на мою картину?

Хозяин. Смотрел, смотрел. Это я так, чтобы тебя позлить.

Г о с т ь. Но я к завтрему не успею.

Хозяин. Я понимаю... Там еще рама треснула.

Гость. Небо сложно прописывать.

Хозяин. Я командировку продлю. Дам телеграмму... Я им тут поршни выбиваю. Думаешь, просто?

Гость. Паспорт останется у вас?

Хозяин. Пока у меня.

Гость. Не отдадите?

Хозяин. Нет.

Гость. Это ваше последнее слово?

Хозяин. Ты что, мне угрожаешь?

Гость. Нет. Просто мне надо ощутить безвыходность моего положения. Чтобы засесть за работу. У меня так. Мне нужно состояние безвыходности.

Хозяин. Выхода у тебя нет. Будь уверен.

Гость. Спасибо. (Встает.) Ну, я пойду.

Хозяин. Посиди еще.

Гость. Нет, надо сегодня начать. А то к утру

все растеряю.

Хозяин. Тут такая скука... Я никого в этом городе не знаю. Вот только тебя... Завтра не зайдешь?

Гость. Нет. Приду, когда кончу.

Хозяин. Могли бы посидеть.

Гость. Нет. Без картины мне в этом номере будет плохо.

Хозяин. Можем в ресторан спуститься.

Гость. Я, когда работаю, должен быть голодным. Да.

Хозяин. Ну, тогда скорей кончай. Ты особенно не старайся. Здесь сойдет... (Спохватывается) Извини.

Гость. Я постараюсь побыстрей.

Хозяин. Я тебя буду ждать.

Гость. До встречи.

Хозяин. Не затягивай.

Гость. Хорошо.

Хозяин. Будь здоров.

Гость. До свидания.

Гость уходит.

Хозяин некоторое время ходит по номеру. Потом останавливается перед остатками картины, Пытается соединить края холста.


Еще от автора Виктор Иосифович Славкин
Взрослая дочь молодого человека

В центре пьесы – переосмысление противостояния стиляг и идеологически правильных партработников: главный герой произведения по кличке Бэмс во время учебы в университете был призван к ответу вышестоящими органами за свое увлечение «американским образом жизни», а проще говоря, западной музыкой. Его сокурсник, комсорг Ивченко – не вмешался в учиненную над ним расправу. Встретившись спустя много лет, бывшие друзья смотрят на давно отгремевшие страсти с позиции умудренных жизнью людей.Как писал сам Виктор Славкин: «Поначалу пьеса называлась «Дочь стиляги», и в ее основе лежала подлинная история.


Серсо

До резкой смены эпох оставалось еще без малого 10 лет, но в застойном воздухе 80‑х драматурги позднесоветского периода уже улавливали меняющиеся настроения, пытаясь выразить свое поколение. Пьеса Виктора Славкина «Серсо» по праву стала легендарным текстом уходящей эпохи, увековечив «внутренних эмигрантов» советского периода, потомков чеховских недотеп, разочарованных в себе и в стране людей, смиренно живущих в то время, когда им выпало жить.«Серсо» имеет и другое название, ставшее крылатым выражением: «Мне 40 лет, но я молодо выгляжу»: компания 40‑летних, в разной степени знакомых друг с другом людей приезжает на выходные в загородный дом.


Вокруг света на такси

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пьесы (сборник)

В сборник драматурга Виктора Славкина вошли пьесы «Плохая квартира», «Мороз» и «Картина». Они охарактеризованы автором как «одноактные комедии». Небольшие изящные произведения объединены темой абсурдности одиночества и отчуждённости от мира. В «Плохой квартире» Славкин вдохновляется классиками драматургии абсурда, соединяя абсурд с житейской, даже немного сентиментальной историей. Герой «Картины», художник, мучительно пытается решить, хочет он быть Творцом или нет, а для героя «Мороза», «специалиста по всему на свете» вся жизнь проходит незаметно за абсурдными телефонными консультациями.


Исповедь графомана

Обычный графоман решает обмануть судьбу – переписывать тысячи страниц пушкинских сочинений, чтобы в каккой-то момент, разогнавшись – написать что-то своё.И у него получается…почти, потому что у всего есть своя цена.


Плохая квартира

Во многих пьесах Славкина, вдохновленного классиками драматургии абсурда, абсурд соединяется с бытовой человеческой историей, даже с сентиментальностью. В «Плохой квартире» абсурд в том, что семья живет по соседству с тиром, жильцы даже знают, когда и куда стреляют. Но они смирились и приноровились к этому. Потому что попали они туда из-за жилищного кризиса, другой квартиры нет. Вот и живут они, не зная покоя в советской действительности, в самых смешных ее проявлениях.