Картина - [5]
Хозяин. Две.
Гость. Как две?
Хозяин. От одной у меня ребенок, а со второй я живу.
Гость. Сюда не собираются?
Хозяин. Нечего. Пусть дома сидят. Насчет хлебниц -- я им из Тбилиси привез.
Гость. Может, сапоги нужны финские? У меня в обувном знакомство.
Хозяин. Вот это не надо. Не надо! Знакомства разные, блаты -- не надо... Это я не люблю.
Гость. Но я только для вас. Для 343-го...
Хозяин. Не надо, не надо... Я эти все дефициты и видеть не хочу. Так приезжаешь из командировки, ничего не привозишь, и порядок. Не достал сапоги -- и не достал. В валенках перебьются. Зато деньги целы. А если эти знакомства, а еще того хуже, изобилие начнется, везде все появится -- на хлеб не хватит. Не-е-ет, я люблю жить богато!
Гость (вдруг). Закажите мне картину.
Хозяин. Чего?
Гость. Картину. Портрет ваш. За небольшой гонорар.
Хозяин. Гонорар?! Это деньги, что ли?
Гость. Какие там деньги!.. Вы мне дадите рублей там тридцать...
Хозяин. Тридцать?!
Гость. Двадцать, двадцать... Хватит двадцати.
Хозяин. Сейчас дать?
Гость. Это было бы мило с вашей стороны. А я бы прямо завтра пришел писать картину.
Хозяин. Завтра?
Гость. Сегодня поздно уже... Потом у меня нет с собой ничего. Ну так как?
Хозяин (встает, идет на Гостя). А правильно тот в тебя пепельницей пульнул.
Гость (в недоумении.). Вы что?..
Хозяин. А те, что раскусил я тебя -- вот что. Чтой-то, думаю, он мне целый вечер голову морочит, мозги пудрит, разговоры разговаривает... А все просто. Сначала сапоги финские предлагает, а потом просто деньги требует. Читали про таких в фельетонах... По номерам шастают... Аферист! Спекулянт!
Гость (вскакивает). Да вы что в самом деле!
Хозяин. Сидеть! Я вот сейчас милицию вызову. Ишь, художник. За такие художества ты у меня срок живо схлопочешь.
Гость. Это еще доказать надо! Доказать! Не те времена! Не докажете! А я докажу. Что я художник. Прямо сейчас докажу.
Гость быстро вынимает из своих широки карманов карандаш, блокнот и начинает, поглядывая на Хозяина, набрасывать его портрет
Хозяин. Ну-ка, брось! Не смей! Перестань хулиганить! Слышишь? Я сейчас на помощь крикну.
Гость. Я вас не трогаю. Сижу, рисую.
Х о з я ин. Интересно! Вперся в чужой номер да еще над хозяином издевается. (Бросается к Гостю.) Отдай карандаш, отдай, слышишь? (Вырывает из рук Гостя карандаш, ломает его пополам.) Вот! Рисуй теперь!
Гость невозмутимо вынимает из бокового кармана ручку и продолжает рисовать.
Хозяин. Вот как ты заговорил! Ну, держись! (Снова бросается на Гостя, вырывает у не авторучку и каблуком раздавливает ее.) Посмотрим, чем ты теперь порисуешь.
Гость (теперь он взрывается). Жлоб! Тупой жлоб! Ты даже не понимаешь, что художник настоящему художнику, не нужны ни карандаши, ни кисти.
Хозяин. А чем же ты малевать будешь, чем?
Гость. Пока в моих жилах течет кровь...
Хозяин. Вот ею и малюй, красненькой.
Гость (вдруг сникнув). Не сейчас... Это приберегу совсем для другой работы, для моей самой большой работы...
Хозяин. Что ты там нарисуешь?.. В тебе всего один стакан крови.
Гость (горячо). А этого хватит, хватит!.. Не хватит другого.
Хозяин. Чего?
Гость. Времени. Смотрите, вот я стал перед мольбертом, вскрыл вену, хлынула кровь, мне надо спешить, спешить, чтобы не упасть до конца работы.
Хозяин. Представляю эту картину!
Гость. Нет, нет! Я вам расскажу.
Хозяин. Да я и слушать о такой гадости не желаю!
Гость. Постойте! Погодите! Я вам все простил. Я вас люблю. Только дайте мне рассказать про мою последнюю работу. Я быстро, ведь я вскрыл вену, мне надо спешить. Представьте картину -- деревья, небо, трава... На траве стоит мать, к ней бежит ребенок, она раскрыла ему объятья. За деревом спрятался отец, он целится в большую птицу, птица камнем падает на ребенка. Все красное. Жизнь и смерть одного цвета.
Хозяин делает движение в сторону Гостя.
Стойте! Не подходите ко мне, у меня в руках бритва.
Хозяин. Опасный тип...
Гость. Кровь уже течет. Я начинаю рисовать. Первыми штрихами, пока рука моя тверда, я сбрасываю деревья, облака, траву. Природу надо писать четко, она самое определенное в жизни, она всегда есть. Унесет ли птица ребенка, убьет ли отец птицу, -- деревья, небо, трава останутся. Затем я принимаюсь за отца. Он застыл, колоссальное напряжение, ему нельзя промахнуться, от него все зависит в этой картине. Его тоже надо хорошо выписать. Потом птицу. Летящий комок перьев и мускулов. А когда рука моя начнет слабеть и в голову просочится сладкий туман, я напишу мать. Она я должна быть дрожащей. Вот я уже падаю, падаю, но перед тем, как упасть, последние. капли своей крови я употреблю на малыша. На холсте он будет выглядеть слабым розовым пятном. Вы его не отличите от травы. И так тоже должно быть. Он еще почти ничто, в любой момент готов превратиться совсем в ничто. Он -- это я...
Произнося свой монолог. Гость так входит в роль, так натурально изображает угасание жизни., что Хозяин смотрит на эту сцену словно загипнотизированный.
Последние слова Гостя как бы с трудом прорываются сквозь предсмертные хрипы. Наконец, сотрясаемый конвульсиями, он падает в кресло и затихает.
В центре пьесы – переосмысление противостояния стиляг и идеологически правильных партработников: главный герой произведения по кличке Бэмс во время учебы в университете был призван к ответу вышестоящими органами за свое увлечение «американским образом жизни», а проще говоря, западной музыкой. Его сокурсник, комсорг Ивченко – не вмешался в учиненную над ним расправу. Встретившись спустя много лет, бывшие друзья смотрят на давно отгремевшие страсти с позиции умудренных жизнью людей.Как писал сам Виктор Славкин: «Поначалу пьеса называлась «Дочь стиляги», и в ее основе лежала подлинная история.
До резкой смены эпох оставалось еще без малого 10 лет, но в застойном воздухе 80‑х драматурги позднесоветского периода уже улавливали меняющиеся настроения, пытаясь выразить свое поколение. Пьеса Виктора Славкина «Серсо» по праву стала легендарным текстом уходящей эпохи, увековечив «внутренних эмигрантов» советского периода, потомков чеховских недотеп, разочарованных в себе и в стране людей, смиренно живущих в то время, когда им выпало жить.«Серсо» имеет и другое название, ставшее крылатым выражением: «Мне 40 лет, но я молодо выгляжу»: компания 40‑летних, в разной степени знакомых друг с другом людей приезжает на выходные в загородный дом.
Обычный графоман решает обмануть судьбу – переписывать тысячи страниц пушкинских сочинений, чтобы в каккой-то момент, разогнавшись – написать что-то своё.И у него получается…почти, потому что у всего есть своя цена.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник драматурга Виктора Славкина вошли пьесы «Плохая квартира», «Мороз» и «Картина». Они охарактеризованы автором как «одноактные комедии». Небольшие изящные произведения объединены темой абсурдности одиночества и отчуждённости от мира. В «Плохой квартире» Славкин вдохновляется классиками драматургии абсурда, соединяя абсурд с житейской, даже немного сентиментальной историей. Герой «Картины», художник, мучительно пытается решить, хочет он быть Творцом или нет, а для героя «Мороза», «специалиста по всему на свете» вся жизнь проходит незаметно за абсурдными телефонными консультациями.
Первая пьеса Виктора Славкина. Действие происходит в оркестре между музыкальными номерами. Один из музыкантов пришел на репетицию, забыв дома ключ от футляра. Он никак не может открыть футляр и достать инструмент. Репетиция идет без него, а музыкант чувствует, как выпадает из коллектива. Окружающие начинают по-разному к нему относиться. Одни переживают, другие говорят: и без него хорошо, не очень-то он и нужен. В один из антрактов режиссер его спрашивает: вы помните, на каком инструменте играли? Может быть, мы позовем имитатора, он сымитирует звук? К тому времени музыкант уже не может вспомнить, что же у него за инструмент, пытается как-то описать звук, но никто его не понимает.