Картезианская соната - [25]

Нет, он не растрепывал эти книги. Он держал их бережно, разглядывал титульные листы, заглядывал в подписи на шмуцтитулах, но все более небрежно. Его нервозность возрастала без всякой видимой причины; его вели и отталкивали все прежде просмотренные тома, потерявшие свою суть, никогда не читанные. Было в них что-то — быть может, заброшенность — сходное с ним самим, одиноким в этой безвкусной комнате, и разве не покрыто его лицо такой же сеткой мелких морщинок, как и лакированная крышка секретера? Руки у него были в пыли. Он не хотел ни видеться с мамой, ни раздевать Элинор, он не скучал по своему великолепному Пятнице женского пола — мисс Бизз. Его пальцы еще ощущали прикосновение бумаги, на которой была напечатана брошюра, слегка рыжеватой, немножко помятой, чуть шероховатой, но мягкой, — кончики его пальцев, даже испачканных, сохраняли чувствительность, как у опытной машинистки.

2

Одной рукой Рифф размешивал сливки в чашке кофе, в другой держал открытый «Путеводитель по пансионам Иллинойса». Оказывается, вчера в Честере, где возился с книгами того уксусного парня, он мог бы приземлиться у Бетси в «Сахарном лесу» и насладиться видом на Миссисипи с порога этой замечательной гостиницы, расположенной высоко на берегу, — конечно, если она еще существует. А нынче утром пил бы кофе с Нормой и Веннардом в их Дауд-Хаусе, вместо того чтобы торчать у стойки этой занюханной закусочной «Мовеаква». Если бы работа заняла весь день, то мог бы как следует выспаться в «Киске с миской», предварительно покачавшись задумчиво четверть часика в кресле-качалке на веранде, хотя к вечеру сейчас становится довольно прохладно. И вполне возможно, что в окно видел бы не автостоянку, а какую-нибудь зелень… Однако не все еще упущено. Рок-Айленд, куда ему предстояло отправиться завтра, предлагал богатый выбор. Звоните заранее, советовала брошюра. Там есть даже централизованная служба бронирования комнат. Выбирайте, что больше подойдет для ваших глаз: телевизор в гостиной, книги на полках или журналы на этажерке. В общем, у Риффа был шанс. Конечно, вся эта информация десяти… нет, даже одиннадцатилетней давности. А вдруг? В Мендоте, куда он завернет после Рок-Айленда, одно заведение похвалялось даже балконами!

Как тебе это понравится, мама, сказал Рифф, балкон, это ж надо! «Хотите чего, кроме пирога?» — спросил человек за стойкой. Рифф покачал головой, машинально продолжая крутить ложечкой. Завлекали всем, что только можно придумать: камины, веранда, которая обегает вокруг дома, как сторожевая собака, кресла, деревянные панели, предметы старины и даже произведения искусства. А сторожевая собака тоже не помешала бы: только чтобы лохматая, ласковая и смышленая. На юге, в Марионе, прочел он, есть комплекс настоящих старых срубов, «Постоялый двор первопоселенцев». Надо же, сколько раз он бывал в тех краях — и прозевал! В его роду не было никаких первопоселенцев, которыми стоило бы хвалиться. Может, эти приплыли по реке и построились на каких-нибудь ничейных пустошах. В Линкольне, как утверждала брошюра, приглашали уютно улечься под перину в старинной ореховой кровати с балдахином, а в Мэйстауне можно было нанять конную упряжку. Рифф представил себе Элинор, раскинувшуюся под пышным балдахином, и взволновался, словно облачко сливок, взбиваемых ложечкой, и взволновался, как ложечка, гоняющая по чашке облако сливок.

Нет, какие все-таки удобства! Один из пансионов хвастался шестью каминами, роялем, витражными окнами и обоями под тисненую кожу. Тень Риффа всегда казалась такой бледной на мотельных перегородках цвета сливок, сквозь которые чужие ссоры были слышны не хуже, чем по радио, и он чувствовал себя собственным призраком… и то полупризрачным. Рядом с ним на стойке кусок вишневого пирога, прикрытый стеклянным колпаком, улыбался, как чей-то отдельный рот. Почему он взял яблочный? Тихие веранды, тенистые дворы, лодки напрокат, орлы… деревья гикори, лесные тропинки… Викторианская мебель, ухоженные газоны, чугунные решетки ворот. А в Одни, мама, в Олни-то белые белки бегают по дубовым веткам, не спускаясь наземь, дубы для них и дом, и дорога.

Утро, как слабая лампочка, высветило стеклянную посуду; бармен, возивший тряпкой по стойке, вытер белый свет, словно пролитое молоко. И ложечка засветилась — и то там, где не пристала коричневая гуща. Слабый солнечный зайчик коснулся щеки Риффа. На улице жалобно заскрипел гравий под колесами грузовика. Рифф застыл на высокой табуретке, он сам стал как табуретка: голова его медленно шла кругом, как сиденье под ним. Он был похож на подбитую птицу.

Рифф читал про улицы Квинси: за исключением центрального шоссе все они широкие и тенистые, и дома викторианской эпохи, самых различных стилей, щеголяют своими крылечками, красуются мансардами и дымовыми трубами. Он читал, что в «Приюте Эльзы» почти все деревенские дома построены еще в прошлом веке. В Наву есть дом, построенный виноделами-икарийцами. Икарийцы? Наверно, предполагалось, что он, Рифф, должен знать об их роли в истории. Откуда — если он ничего толком не знает даже про это попавшееся ему странное сборище книг. «Икар»? Что-то смутно знакомое. Ах да, это тот, который подлетел слишком близко к солнцу. Кажется, сделал себе крылья из воска на манер птичьих. Ладно… Наву — центр района проживания мормонов. Найдется ли у него время, чтобы побродить по всем этим городкам? Пожалуй, неплохо было бы переночевать в таком пансионате. Постель и питание. Ему еще не приходилось видеть крылья из воска. Рифф выложил монеты — плату за кофе — вдоль ложечки. Цены взлетают все выше. Куда тем птицам. Объяснит ли это хоть какая-то из тех экономических книг, что попадались ему вечером? Рифф неспешно слез с табуретки, засунул брошюрку поглубже в задний карман брюк. Вперед и вверх. Древняя лавка игрушек слабым голосом подает SOS. Пора бросить решимость на чашку весов.