Картезианская лингвистика - [10]

Итак, можно утверждать, что «ЧЕЛОВЕК по своей природе есть РАЦИОНАЛЬНОЕ ЖИВОТНОЕ», подразумевая под этим лишь то, что он свободен от власти инстинкта28.

Интерес к творческому аспекту языкового употребления сохраняется и на протяжении всего периода романтизма в связи с обсуждением общей проблемы истинной сути творчества в полном смысле этого слова29. Характерны в этом отношении высказывания о языке А. В. Шлегеля, которые можно найти в его «Поэтике » («Kunstlehre»)30. Рассматривая природу языка, он прежде всего отмечает, что речь не зависит от одних только внешних стимулов или целей. Слова языка могут, например, возбудить в говорящем и слушающем представления (Vorstellungen) о вещах, которые люди ранее не воспринимали непосредственно и знают о них лишь по словесным описаниям; есть такие вещи, которые люди «вовсе не могут воспринимать чувственно, поскольку они [эти вещи] существуют в духовном мире». Слова могут также обозначать абстрактные свойства, отношение говорящего к слушающему и к теме речи и связи между элементами последней.

Комбинируя наши «мысли и представления» (Gedanken und Vorstellungen), мы используем «слова со столь тонкими оттенками значений, что философ может прийти в замешательство, пытаясь объяснить их». И тем не менее ими свободно пользуются даже необразованные и неумные люди.

«Из всего этого мы составляем речи, которые не просто сообщают другому о внешних целях, а позволяют ему заглянуть в самую глубину нашей души; с их помощью мы возбуждаем самые разнообразные страсти, подкрепляем или упраздняем решения относительно морали и побуждаем собравшуюся толпу к совместным действиям. Все самое великое и самое ничтожное, самое чудесное, неслыханное и даже невозможное и немыслимое с одинаковой легкостью слетает у нас с языка».

Шлегель считает свободу от внешнего контроля или практических целей столь характерной для языка, что в другом месте31 он считает возможным заявить:

«Все, посредством чего внутреннее находит проявление во внешнем, может по праву называться языком».

От подобных представлений о языке всего один шаг до установления связи между творческим аспектом языкового употребления и подлинным художественным творчеством32. Вторя Руссо и Гердеру, Шлегель называет язык «самым чудесным произведением поэтической способности человека» [Schlegel 1962, 145].

В его «Поэтике» язык предстает как «постоянно пишущаяся, меняющаяся и никогда не завершающаяся поэма всего человеческого рода» [Schlegel 1963, 226].

Поэтичность присуща обыденному употреблению языка; его «невозможно депоэтизировать полностью, так что совсем невозможно будет обнаружить в нем хоть какое-то количество рассеянных повсюду поэтических элементов; они присутствуют даже в самом произвольном и холодно-рассудочном использовании языковых знаков, тем больше их можно обнаружить в повседнев ной жизни, в торопливой, непосредственной и часто страстной речи при обыденном общении» [Op. cit, 228].

Поэтому, считает Шлегель, было бы совсем нетрудно убедить мольеровского Журдена, что он говорит и стихами, и прозой.

«Поэтичность» обыденной речи обусловлена ее независимостью от непосредственно воздействующих на нас стимулов (от «телесно воспринимаемого универсума »), свободой от практических целей. Эти качества языка, а также безграничность его возможностей как инструмента свободного самовыражения — как раз те его свойства, которые особо выделял Декарт и его последователи. Однако было бы интересно подробнее рассмотреть аргументацию Шлегеля, когда он устанавливает связь между тем, что мы назвали творческим аспектом языкового употребления, и подлинным творчеством. Выразительный потенциал искусства, как и языка, безграничен33. Однако Шлегель полагает, что поэзия в этом отношении занимает особое место среди прочих искусств; в некотором смысле она лежит в основе всех иных видов искусства и представляет собой главную и наиболее типическую его форму. Когда мы используем слово «поэтичность», говоря о достоинствах подлинно художественного произведения, принадлежащего любой области искусства, мы тем самым признаем уникальный статус поэзии. Центральное место, занимаемое поэзией, объясняется ее связью с языком. Поэзия уникальна в том отношении, что само ее средство безгранично и свободно; иными словами, ее средство — язык — представляет собой систему с неограниченным потенциалом инноваций, используемых для формиро вания и выражения мысли. Созданию любого произведения искусства предшествует творческий мыслительный процесс, и средства для его осуществления доставляет язык. Таким образом, творческое использование языка, в результате которого при определенных формах организации возникают поэтические произведения ([ср.: Op. cit, 231]), сопровождает и определяет любой акт творческого воображения независимо от того, с помощью какого средства оно находит выражение. Поэтому поэзия наделяется уникальным статусом среди остальных видов искусства, а художественное творчество оказывается соотнесенным с творческим аспектом языкового употребления34. Сравните с этим третью разновидность разума, выделенную Уарте (см. прим. 9).