Карта русского неба - [10]

- У тебя поэтический дар, мальчик. Тебе надо сочинять.

- Пообщавшись с писателем, я твердо решил: сочинять не буду никогда.

- Каждый из нас что-нибудь себе - да воображает.  

- Но ведь и колокольный секрет - не моя выдумка. А вдруг мы созданы не для того, чтобы выдумывать, а ради сохранения...

- Ты уверен, что секрет колокольный - не твоя выдумка?

Мальчик замялся. Он ведь не настолько наивен, чтобы признаваться во всем.

- Вот именно, - продолжил толстяк, -  да - по большому счету ни что не ново под Луной, но всякий раз мы придумываем полутона. Изобретаем нюансы. Один мыслитель жил в бочке на берегу моря, другой обитал в золотом дворце. Я вот подвисаю между соснами. А по большому счету мы все трое придерживаемся одних и тех же принципов. Ничего не надо делать - все само собою образуется.

- Тебе не кажется, что все образуется вне зависимости от того, будешь ты что-то делать - или наоборот?

- На самом деле я кое-что делаю. Под моим весом прогибаются вот эти две сосны. Я влияю на мир даже при минимальном воздействии.

- Значит, твоя философия неправильная.

- И в чем же...

- Потому что ты хотя бы что-то делаешь просто потому что существуешь.

- Именно что существую. Мне остается только мыслить. Вот сбросить бы мне лет эдак тридцать и килограммов хотя бы восемьдесят! Я бы тогда может и пошел бы с тобой. Но, видишь ли, бытие определяет сознание.

- Вот видишь... ты занимаешься одним - а мечтаешь о другом.

- Угадал.

- Значит, твоя философия у-бей...

- У-вэй.

- Да, прости. Так вот, твоя эта философия - лишь средство самоуспокоиться.

- Скорее всего ты прав.

- Смею предположить, такова любая философия.

- Ты все время бьешь в яблочко.

- А ты не думал, что просто надо поменьше кушать и побольше двигаться?

- Скорее всего, я тебя не удивлю, сказав, что и это - тоже философия.

"Да, - подумал мальчик, - именно такая философия у соседа толстяка, метельщика".

- Неужели нельзя жить просто так, без всяких таких философий?

- Ты подумал, "когитотэрготсум" - мое имя. Это на самом деле мое кредо: я мыслю - значит я существую. Мальчик! А давай здесь жить вместе! В моей деревне обитали купцы, после них осталось столько провизии, что нам на сто жизней хватит! Будем праздно философствовать, вести диалоги в платоническом стиле.

- Ни в плутоническом, ни в каком другом ничего вести не хочу. Мне бы хотелось с кем-нибудь дружить.

- Разве диалоги – не дружба?

- Нет. Это словоблудие.

- Как знаешь, как знаешь... а ведь две головы - лучше чем одна.

Толстяк бухнулся в гамак. Сосны подались. Одна из них треснула - и повалилась. Мыслитель нехорошо выругался.

- Вот все твое у-вэй. - С укоризной произнес мальчик. 

- Ты ж-жестокий. - Прокряхтел толстяк, с трудом подымая свое бренное туловище. - У меня может травма. 

- Это точно. - Бросил мальчик на прощанье. Он действительно не испытывал к этому человеку ни малейшего чувства жалости. 

 

С немалым волнением мальчик ступал в село. Что это именно село, путник осознал, увидев церковь. Впервые в своей жизни мальчик созерцал настоящий храм. Да, торчащее на горушке строение значительно обветшало, несколько покосилось, но у него была колокольня. А колокольня - это дом для колоколов.

Взойдя на верхотуру, мальчик с сожалением обнаружил, что колоколов нет. Лишь только один язык величественно валяется на полу. По языку видно, что он принадлежал колоколу пудов на сто. И лишь только унылый ветер гулял под сводами.

Оглядев окрестности, мальчик не заметил в селе людей. Зато хорошо была видна долина реки, вдоль которой тянулась вдаль цепочка деревень - тех самых, по которым маленький странник недавно прошел. Велика ты, Матушка-Расея! 

Мальчик, легко вздохнув, спустился на грешную землю. В сам храм заходить что-то не захотелось; мешала почтительная боязливость. Он побрел одичавшей улицей, ища, где бы можно переночевать. Столь насыщенный день близился к завершению, да уже и слипались глаза.

- Стоять! Руки вверх! - Услышал вдруг мальчик резкий окрик.

Он выполнил приказ. Из-за перекошенного угла сарая вышла женщина. Воинственен был ее вид: огненно-красные волосы, кожаные штаны, патронташ через плечо, на поясе висит большой нож, в руках - громадное ружье. А взгляд - как у дикого кабана. И все-таки это была женщина. 

Подошла чуть не вплотную, мальчик даже чуял ее терпкий запах, напоминающий давно ушедшее. Строго спросила:

- Ты кто?

- Мальчик. Я секрет колокольный знаю.

- Вижу, что не девочка. Хотя... Но ведь у тебя должно быть имя.

- Было когда-то. Бориска. Но прошло столько времени, что я стал и забывать.

- Откуда ты?

- Из деревни колокололитейщиков. Все померли, один я остался.

- Куда же ты идешь, отрок?

- Друга ищу.

- Какого такого друга. Тута приятелей нигде нет.

- Любого.

- Нашел где искать.

- А где еще?

- В караганде.

- Расскажи: где караганда?

- Эх, ты... наивняк. Тьфу - забыла. Как тебя там...

- Бориска.

-  А я - Ева Вторая. Последний воин Расеи.

- Ты воюешь?

- Я защищаю.

- Что?

- Я же сказала: наш край.

- От кого?

- Разве ты не знаешь, что было нашествие, чудак? Всех поубивали. Микробами. Почти всех. Когда вымрут остатки, они и придут.

- Кто - они?

- Кто-кто. Агрессоры. Завоеватели. Цээр-у, снюхавшиеся с пришельцами. Они специально в своих секретных лабораториях нарастили ентих мокробов, чтоб на нашу Расею проклятие наслать. А потом придут - и завладеют нашими недрами.