Карта призраков - [51]
Впрочем, каким бы ни было объяснение, первые несколько дней начала эпидемии стали настоящей микробной лотереей: популяция V. cholerae собралась в маленьком водоеме, ожидая, пока ее поднимут наверх, на свет божий, где их ожидали неслыханные репродуктивные возможности. Те, кому удалось выбраться из колонки, дали триллионы потомков в тонких кишечниках жертв. Те же, кто остался в колодце, погибли.
Когда Уайтхед позже вспоминал события этой недели, он обнаружил даже еще больше случаев, когда выжившие пили воду с Брод-стрит в больших количествах. Он нашел мальчика, который переболел холерой и считал, что ему удалось выздороветь, потому что он выпил десять кварт (примерно 9,5 литра) воды; одна девушка выпила семнадцать кварт в попытке (к счастью, успешной) справиться с недугом. Но, восстанавливая хронологию эпидемии, он обнаружил и еще кое-что: практически все выжившие, которые пили много воды с Брод-стрит, употребляли ее после субботы. Куда сложнее оказалось найти тех, кто рассказал бы, что пил воду из колонки в начале недели: большинство из них умерли.
Так что вполне возможно, что к выходным V. cholerae уже практически не было в колонке на Брод-стрит: последние бактерии вымерли в темной, холодной воде, пока в двадцати футах выше еще бушевала эпидемия. Может быть, их уничтожил какой-нибудь другой микробный организм. А может быть, естественное течение грунтовых вод медленно очистило воды колодца, и колония холерных вибрионов исчезла в гравии, песке и глине под улицами Сохо.
К концу дня Сноу уже собрал убедительный набор доказательств против колонки. Из восьмидесяти трех умерших в списке Фарра семьдесят три жили в домах, находившихся ближе к колонке на Брод-стрит, чем к любому другому общественному источнику воды. Из этих семидесяти трех, как узнал Сноу, шестьдесят один человек регулярно пил воду с Брод-стрит. Лишь шестеро умерших определенно не пили воду с Брод-стрит. Оставшиеся шестеро были загадкой «из-за смерти или отъезда всех, кто был знаком с умершими», как позже писал Сноу. Десять случаев за пределами воображаемой границы, окружавшей колонку Брод-стрит, были не менее показательными: восемь из них были связаны с Брод-стрит. Сноу обнаружил и новые причинно-следственные цепочки, ведущие к воде из колонки: владелица кофейни, в которой торговали шербетом, разбавленным водой с Брод-стрит, сообщила Сноу, что с начала эпидемии умерли уже девять ее клиентов. Он противопоставил ситуации на пивоварне «Лев» и фабрике братьев Или, задокументировал и почти полное отсутствие болезни в работном доме на Поланд-стрит. Больше того: в Хэмпстеде за него провели даже искомый experimentum crucis.
На первый взгляд это казалось просто потрясающей следственной работой, учитывая, в каком возбужденном состоянии находился район. Буквально за сутки после получения первой статистики от Фарра Сноу удалось разузнать подробности о поведении более семидесяти человек от их родственников и соседей. Бесстрашие Сноу поражает даже сейчас: квартал обезлюдел после самой свирепой эпидемии за всю историю города, а Сноу час за часом обходил дома, пострадавшие больше всего – дома, которые, собственно, до сих пор страдали от болезни. Его друг и биограф Бенджамин Уорд Ричардсон позже вспоминал: «Никто, кроме тех, кто знал его близко, не может представить, как он трудился, какой ценой и насколько рискуя. Куда бы ни являлась холера, он тут же следовал за нею».
Вряд ли хоть кто-то еще в Лондоне в тот день представлял, насколько сильна эпидемия, лучше, чем Джон Сноу и Генри Уайтхед. Но, по иронии судьбы, именно из-за того, что они хорошо знали Брод-стрит, им трудно оказалось оценить истинные масштабы трагедии. В местном госпитале размещалось по крайней мере вдвое больше больных из Сохо, чем страдало за закрытыми дверями и ставнями собственных домов. За три дня, начиная с 1 сентября, в расположенный поблизости Миддлсекский госпиталь поступило более 120 пациентов с холерой, где Флоренс Найтингейл отметила, что подавляющее большинство среди них составляли проститутки. Больных складывали в больших открытых палатах и лечили солевым раствором и каломелью.
В викторианскую эпоху считалось, что низшие слои общества ведут аморальный образ жизни, и именно поэтому их настигает божья кара: они заболевают чаще, чем представители высшего света.
В воздухе стоял тяжелый запах хлора и серной кислоты, которыми работники больницы обрабатывали комнаты в попытках очистить воздух. Все это, впрочем, помогало мало: две трети пациентов умерли.
Когда больных стало слишком много и они уже перестали помещаться в Миддлсекском госпитале, новоприбывших стали отправлять в госпиталь Университетского колледжа. В первые три дня туда поступило двадцать пять пациентов с холерой. Вестминстерский госпиталь принял восемьдесят пациентов в первые несколько дней эпидемии. Немалый приток пациентов отмечался и в других учреждениях: к среде более пятидесяти больных холерой поступили в госпитали Гая, Св. Фомы и Чаринг-Кросс.
