Карта памяти - [11]
— Смотри, Водопад, фу, какое дурное имя! Надо бы тебе придумать новое… смотри, какой маленький, тёпленький, молочный. Ну же, возьми его! Это Филька! Передаю тебе в руки чистую невинность… — сказала девочка, хихикнув.
Артуру стало не по себе от слов девочки-подростка, особенно на слове «невинность», но собачку он всё-таки взял в руки. Даже погладил по толстенькому брюшку. Тут же заскулили, запрыгали по выбившемуся верблюжьему одеялу неизвестного цвета еще три собачьих младенца. Артур чувствовал себя настоящей дворнягой, собакой с мокрым носом и весьма хвостатым. Высунув язычки, щенки радовались ему, человеку. Они облизывали лицо и руки, делились своей огромной щенячьей радостью, а Артур так хотел стать щенком, чтоб в голове возникали только щенячьи мысли. Он заглядывал в глаза Фильке. В маленькие глаза, полные любви, радости и добра. Как ему этого не хватало, этого самого добра. Всего-навсего кусочек солнца в простыне и по-щенячьи невинного добра. Сейчас больной действительно чувствовал себя как дома.
— Знаю! Я назову тебя Артуром, можно?
— Но это и так моё имя!
— Правда? А я думала, что так звали эпилептика, который умер сегодня утром вот на этом самом месте, где сейчас лежишь ты.
Похолодело всё внутри, пересохло и потрескалось…
— Как это?
— Очень просто! А сейчас, ас-фи-кси-я, вот так умирают эпилептики, от удушья. Хи-хи, врачебная ошибка, думали, что он будет крепко спать, а он взял и удушился во сне! Надеюсь, сон хоть был хороший…
— Я умер… как это? Как? Не может быть… быть не может.
— Что за вздор? — пищала удивлённо девочка. — Совсем не умер! Живой… Правда, самый живой из всех живых, — уже шептала она, приближаясь всё ближе к нему.
Вдруг она чмокнула Артура в лоб и резко убежала, подпрыгивая, прочь.
Щенки умостились у него под боком, а он смотрел в потолок, внезапно этот самый потолок перестал быть просто белой поверхностью, на нём предательски появились неровные черные полоски и два скользких черных больших глаза, еще две ноздри… целая Зебра.
— Привет, Водопад! — громко ржала Зебра-Ручей, плюясь своей липкой лошадиной слюной.
— Ты всего лишь моё воображение… это сон… зебры не разговаривают… зебры не живут в больницах и не поют…
— Как это? — несчастно обиженно говорила живая Зебра. — А как же я?
— Иллюзия, всё иллюзия…
— Как это так? Эй, я здесь, зде-е-есь!!!
Озарение, вспышка и вдох больными лёгкими уставшего тела. Всё-таки он здесь, а рядом настоящая зебра, просто умеющая говорить…
Открыл глаза, кровяной сосуд лопнул, и кровь залила роговицу. Он всё еще здесь.
— Пойдём со мной, — продолжала настоящая, говорящая зебра, говорила живо, так живо как никакой другой не сказал бы, — пойдём со мной!
Артур встал и пошёл вместе с зеброй. Эта тварь снова пела:
Он проходил по тем же коридорам, что и раньше. Ничего нового — обычные больничные стены.
— А хочешь, пойдём к Лизаньке? Она будет пускать радужные пузыри, а мы ловить их языком!!
— Нет… не думаю…
— Тогда можно пойти в столовую и найти капустные кочерыжки, из них не делают пирожков. Ну почему из кочерыжек не делают пирожков? Или можно пойти в крематорий, там как раз должны кремировать одного эпилептика.
Ударило в горло током неизмеримой мощности…
— Эпилептик?
— Ну, эпилептик… и что?
— Как и что? КАК? — орал больной, приходя в ярость, но слова, почему-то не находились, а вместо них вырывался придавленный, как будто бы давно ждавший своего подходящего времени вопль.
— Тихо… раз так, то никуда мы не пойдем, — испуганно пищала зебра.
— Как не пойдём? — придя в себя, возражал Кальман и после схитрил, — а я так хотел посмотреть крематорий! Я никогда там не был, Ручей, пойдем в крематорий, ну пожалуйста!
— Если только, пожалуйста, то ладно.
Квадратный кафель серо-желтого цвета и лампа дневного освещения, несколько старых хирургических столов и печь — вот и весь крематорий.
Лампа мерцала в такт сердцу, как будто чувствовала его, или сердце билось в такт мерцания. Два. Только два стола были заняты кем-то. Они были прикрыты простынями. Теми простынями, в которых совсем недавно пряталось солнце… Казалось, что рёбра лопнут внутри, проткнув сердце и лёгкие, что он сейчас растает, точно сливочное масло, не доходя до печи, казалось, что расплавится и потечет свинцовой жижей по серо-жёлтому кафелю. Но нет, только казалось.
Вмиг, накрытых простынями мертвецов стало тысячи. Вокруг только простыни, а под ними, возможно, его синяя мертвая плоть и больше ничего. Ничего. Тошнило, и воздух стал сладковатым на вкус. Давило внутри и снаружи. Он хотел сдёрнуть простыню с одного из тел, но ноги подкосились, и больной упал, зацепив кого-то. Он лежал, на нём лежало чьё-то тело. Тело с открытыми глазами уставилось прямо на него. Рывком, отбросив эпилептика, Кальман бился в судорогах, выворачивало каждую мышцу, каждое нервное окончание сходило с ума, неуправляемость всех процессов в организме и белый свет в глазах… конец. Это конец. Настоящий конец.
Все молчат, и даже стены.
— Почему не делают пирожков с кочерыжками? — тихим шепотом пронеслось из левого полушария в правое.
Все, что казалось простым, внезапно становится сложным. Любовь обращается в ненависть, а истина – в ложь. И то, что должно было выплыть на поверхность, теперь похоронено глубоко внутри.Это история о первой любви и разбитом сердце, о пережитом насилии и о разрушенном мире, а еще о том, как выжить, черпая силы только в самой себе.Бестселлер The New York Times.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?
Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?