Карт-Бланш для Синей Бороды - [22]

— Упала с лошади и свернула себе шею, — граф произнес это безразлично, словно говорил о подгоревших блинчиках на завтрак.

Его тон задел меня. Если он решит жениться на Констанце, будет ли она счастлива с черствым человеком, которого не огорчает недавняя гибель жены.

— Вы говорите об этом с таким спокойствием, милорд… Совсем не похоже на безутешного вдовца.

— А я — счастливый вдовец, — сказал он. — Хотите знать, почему? Раз уж мы беседуем откровенно?

15

Голос де Конмора стал вкрадчиво-опасным, а сам он подался вперед, заглядывая мне в лицо. Я почувствовала себя кроликом перед волком, что внезапно выскочил из чащи. Еще немного — и хищник бросится на меня и откусит голову. Или… свернет шею…

— Нет! Оставьте свои тайны при себе, мне они ни к чему, — торопливо произнесла я.

— Разумное решение, — пробормотал он и вдруг коснулся моей рассыпавшейся прически.

— Кто же придумал назвать тебя Бланш? У тебя темные волосы.

— Когда я родилась, они были белокурыми, как у моих сестер сейчас, — сказала я, еле сдерживая стремительно забившееся сердце. Этот человек и пугал, и волновал одновременно. Я вдруг подумала, что не смогла бы дать ему оплеуху, вздумай он…

— Разрешите удалиться, милорд, — произнесла я срывающимся голосом, и делая шаг назад.

— Разрешаю, — сказал он и взял мою руку.

Я дрожала, но не сделала попытки вырваться и убежать. Бедный рождественский кролик, угодивший в пасть к волку! Вот кем я сейчас себя ощущала!

— Сожалею, но не смогу попрощаться с тобой по окончании праздника, — сказал де Конмор, поднося мою руку к губам. — Попрощаюсь сейчас.

Не сводя с меня глаз, он поцеловал не тыльную сторону ладони, как полагалось по этикету, а ладонь. Поцелуй получился долгим — гораздо дольше, чем требовали правила приличия. Мужские губы — горячие, твердые, опалили мою кожу, но это был самый восхитительный огонь в моей жизни.

Как зачарованная я смотрела на него, не понимая, как получилось, что этот мужчина действует на меня подобным образом. Как будто он объявил меня своей собственностью, но что самое странное — мне вовсе не хотелось этому противиться. Не хотелось освобождаться от его власти. И хотя какая-то частичка меня взывала к здравомыслию, я чувствовала, что окончательно и безоговорочно пропала от этого пронзительного взгляда, от прикосновения горячих губ. В голове так и зазвенели колокольчики — словно новый год уже наступил, и сбылось ожидание зимнего волшебства.

Но граф отпустил мою руку, и стало холодно. Только сейчас я заметила, что камин в комнате не горит, и как мне неуютно в холодной комнате в тонком бальном платье.

— Наверное, это трудно… — сказал де Конмор и замолчал.

Не дождавшись ответа, я спросила:

— Трудно — что, милорд?

— Жить рядом с тобой.

— Милорд?.. — мне показалось, что я ослышалась, но граф уже кивнул на дверь, разрешая уйти.

— Свернешь направо, а затем пойдешь — прямо, до арочной двери. Окажешься как раз в общем коридоре, — он махнул рукой, показывая, что мне надо поскорее удалиться.

Бочком я двинулась к двери, потом повернулась к графу спиной и почти выбежала вон.

Музыка все еще играла, и я нашла танцевальный зал без труда, хотя в этой половине дома не горели светильники. Прежде, чем войти в зал, я проскользнула в дамскую комнату, чтобы привести в порядок волосы. Зеркало отразило меня, и я была неприятно поражена увиденным — растрепанные волосы, помятое платье, оборка на рукаве почти оторвана, глаза и щеки горят, а губы алые, как кровь. Впервые я увидела себя в таком странном образе — диком, ярком, безумном… Неужели, это порыв Реджи породил меня такую? Или всему виной граф?.. Я вспомнила прикосновение его ладони к своей щеке и прикосновение его губ к своей ладони… Почему стало так холодно, когда он отпустил меня?..

— Бланш! Вот ты где! — в комнату вошла матушка. — Куда ты пропала? — она ахнула, увидев испорченную прическу. — Что за вид?!

— Оступилась на лестнице, — солгала я, чтобы не тревожить ее лишний раз.

— С каких это пор ты такая неловкая? — поругала меня матушка и тут же занялась моей прической, достав из поясной сумочки гребень. — Но ты ушла к Реджинальду? Как он допустил, чтобы ты упала?

— Его позвал граф, — опять солгала я, — по какому-то важному делу, а мне пришлось возвращаться одной. Там было темно, вот я и споткнулась.

— Главное, чтобы леди Пьюбери не увидела тебя! — матушка наскоро уложила мне волосы, подвязав пряди лентой, которую тут же оторвала от рукава. — Бог знает, что она тогда подумает!

Потом она оторвала и вторую ленту — для симметрии, и мигом выщипала торчащие по шву нитки.

— Ну вот, теперь выглядишь почти респектабельно, — она взяла меня за плечи и покрутила в разные стороны. — Припудри щеки, ты слишком румяная…

— Но девушкам нельзя пользоваться краской! — притворно ужаснулась я, чем рассмешила матушку.

С лукавым видом она достала пудреницу и коснулась пуховкой моих щек и губ.

— Юным девушкам много чего нельзя, но иногда — можно, — сказала она, подмигнув мне.

— Щекотно! — я хотела почесать лицо, но матушка ударила меня по пальцам.

— Не вздумай! И идем поскорее в зал, там танцы в самом разгаре. Возможно, граф уже отпустил Реджинальда? А может, тебя еще кто-нибудь пригласит. Ты была так мила, когда танцевала с ним. О чем вы говорили?