Карповы эпопеи - [12]

Карпов прихворнул немного, лежал. А тут поднялся, стоял, терпеливо ждал, пока пришедший отстегивал блестящий замок потертого портфеля и вытаскивал толстую прошнурованную книгу.

— Поросят держим?

Карпов не сразу ответил, будто не понял вопроса, лихорадочно соображал, что бы это значило и что на это отвечать. Ничего не придумал, сказал невнятно:

— Как все... А шо?

— Сейчас есть?

— Да... есть...

— Много?

— Хм... Много! Один.

Гость раскрыл книгу, поставил перед собой чернильницу-невыливайку, макнул в нее несколько раз школьную ручку с пером рондо, навострил его на пустую строчку. И только теперь счел нужным представиться:

— Я из поссовета. Уполномоченный по переписи домашних животных. А точнее — свиней. Попрошу: фамилия, имя, отчество.

— Мое? — спросил Карпова. Он еще не мог взять в толк, что это за перепись такая, и потому не спешил с ответами.

— Конечно, ваша. Поросенка, что ли?

— Мое — Карпов Турин. По отечеству Романович... — Карпов заглядывал через плечо писаря в книгу — прочитать хотел, кто там записан перед ним, — тогда он, может, хоть что-нибудь бы сообразил насчет этой писанины. Но книга была открыта на новой странице...

— Турин... Карп... Романович... — бормотал уполномоченный, записывая. — Так, Карп Романович.

— Не Карп, а Карпова. Карп — то рыба есть такая, а я Карпова,— поправил он писаря.

— Правильно — Карп, — уверенно и безразлично проговорил уполномоченный.

— Пиши, как знаешь, — Карпов отвернулся. — Хоть горшком зови, абы в печь не сажали. А только у меня и в пачпорте написано: Карпова.

— Ладно. Это не важно. Так, значит, один?

— Один. Сказал же. — Карпов окончательно обиделся на этого представителя поссовета, не понравился он ему: строит из себя начальство, с портфелем ходит, а толком ничего не объяснит, что к чему. И водочкой попахивает — кто-то, наверное, уже угостил. Можа, и мне предложить ему? На всякий случай. Все добрее будет, — соображал Карпова. — Только как к нему подступиться о этим делом? Не сплоховать бы, сурьезный дужа...

Выручила Ульяна. Словно подслушала мысли мужа, подошла и запросто сказала:

— Мы ишо не обедали. Дак, можа, пообедаем, а потом уже и балакать будете? Наверное, цельный день ходите, проголодались?..

— А и то!.. Давайте? — обрадовался Карпова.

Не поднимая головы, уполномоченный проговорил:

— Спасибо, не голоден.

— Вольному воля, — сказала Ульяна и осталась стоять рядом. Карпов скосил на нее глаза, успокоил: Ладно, мол, пусть...

— Значит, один? — переспросил писарь.

— Один, сказал же. Врать буду, что ли, — Карпов окончательно обиделся на уполномоченного и решил держать себя независимо: видали мы таких, бояться мне нечего, что я — украл того поросенка? Осмелел, спросил: — А для чего все это?

Уполномоченный не ответил, спрашивал свое:

— Возраст?

— Возраст?.. С одна тысяча восемьсот девяносто шее того... Значит, это будет...

— Что с одна тыща восемьсот девяносто шестого? — поднял голову писарь.

— Что-что? — Карпов сердился.— Ульян, достань мой пачпорт, он, кажись, в угольнике лежит.

— Я спрашиваю: возраст поросенка.

— Так бы и говорил, а то... — ворчал Карпова, а сам соображал, что сказать. И смекнул — не говорить правду, на всякий случай занизить возраст поросенка: с малого и спрос малый. И скостил три месяца: — Да скольки ему? — оглянулся на жену. — С месяц ему, наверное, не боле... А можа, и меньше. На базаре покупал, при рождении не присутствовал. Как сказали мне, так я и считаю. Пиши — месяц.

— Только без вранья.

— А че мне брехать! Как мне сбрехали, так и я брешу. А если ты такой неверующий и дужа большой специалист, то пойди сам и погляди, можа, узнаешь. Вон он, в сарае. А можа, он тебе сам и скажет, когда у него день рождения?

— Ладно, не грубите.

— А я и не грублю. Спросил — ответил

— Пол?

— Че пол? У поросенка, что ли? Деревянный, конечно. Это только дурак цементный делает. Чистить, конечно, его лучше, а для здоровья он хуже. Поросенок простудится на таком полу.

Писарь поморщился, пояснил:

— Свинка или кабанчик?

— Ааа... Кабанчик. Для чего все это? — опять спросил Карпова, кивнув на писанину.

— Все объясню, — уполномоченный поставил в последней клеточке птичку, двинул книгу на край стола: — Распишитесь.

Карпов деранул пером, чернила мелкими брызгами разлетелись вокруг подписи. Писарь выхватил у Карпова ручку, посмотрел на свет перо, покрутил головой и принялся править раздвоенный кончик его об угол стола. Поправил, успокоился.

— А теперь слушайте внимательно,— сказал он, пряча книгу в портфель.— Вышло постановление, запрещающее палить свиней. Шкуру надо сдирать и сдавать государству. За определенную плату, конечно. Слышали о таком постановлении?

— Да штось слыхал краем уха, да думал — брешуть, языки чешут.

— Нет, не врут. Правда.

— Дак, а что ж оно?..

— Что? Государству нужна кожа — на сапоги, на разные изделия, — пояснил писарь.

— Да что ж там моя шкура — помогнеть?

— Поможет! Только на вашей улице больше сотни свиней. Ну?

— А че ж кобеля не записываешь?

— Какого кобеля?

— Ну, вон, который гавкаеть...

— При чем тут кобель? — поднял строгие глаза уполномоченный.

— Ну как же? Тоже шкура. И шерсть. Доху можно исшить.

— Вы, знаете, бросьте такие шуточки! — прикрикнул уполномоченный. — Я вас всерьез предупредил, имейте в виду.