Карнавал в Венеции - [38]

— Говори.

— Прими меня такой, какая я есть.

— Разве я это уже не сделал?

— Сегодня ты меня понял. А что будет завтра? Мне опять придется с тобой спорить?

— Не знаю. Прежде всего тебе надо перестать спорить с собой. Сама прими себя такой, какая ты есть, и пойми, чего ты хочешь.

Слова Луки секли как удары хлыста. Лука заметил, какое впечатление они произвели на Кьяру. Ее глаза наполнились слезами и стали похожи на два чистых голубых озера. Смотреть, как слезы катятся по щекам Кьяры, было невыносимо, но Лука не стал их утирать.

— Настанет день, Кьяра, и мы станем любовниками. Но не потому, что ты подчинишься моей силе, и не потому, что поддашься моему обольщению, а потому, что ты этого хочешь так же, как и я. — Лука говорил тихо, без всякого чванства, будто разговаривал сам с собой. — Потому что с самой первой минуты нашей встречи мы знали, что предназначены друг для друга. К твоему сведению, Кьяра, я не говорил такого ни одной женщине.

С этими словами он вышел из комнаты.

А Кьяра еще долго стояла не шевелясь.

«Это твоя судьба, — услышала она внутренний голос. — Судьба».

Кьяра упала на колени и, зарывшись лицом в складки плаща, разрыдалась.

Глава шестнадцатая

Уже целый час Лука и Кьяра были погружены в шахматы.

В течение последних недель Лука делал все, чтобы жизнь Кьяры в его доме стала приятной, обращаясь с ней, как с гостьей. Он по-прежнему иногда обнимал ее и даже целовал, но делал это так ненавязчиво, что у нее не было повода думать, будто что-то в их отношениях изменилось. Он не ухаживал за ней, иначе она заподозрила бы в этом единственную цель — заманить ее к себе в постель.

И Кьяра позволила себе окунуться в спокойное течение венецианской жизни, которая была похожа на зыбучий песок. Три месяца в доме Дзани прошли незаметно. Кьяра забыла даже о своем долге перед сестрой. О своем решении разыскать отца.

Да, подумала она, делая ход королевой, этому пора положить конец.

— Мне надо поехать в Падую, — сказала она.

— В Падую? — Лука поднял глаза от шахматной доски. — Зачем?

— У меня там кое-какие дела, — ответила она, протянув руку за алебастровой фигуркой коня.

— Опять секреты?

Кьяра посмотрела на Луку, но в его взгляде не было издевки. Ей вдруг стало невыносимо трудно одной тащить на плечах весь этот тяжкий груз.

— Там живет моя сестра.

Лука, забыв об игре, откинулся на спинку стула. Кьяра в первый раз заговорила о своей семье, если не считать признания, что ее отцом был венецианский патриций. И в этот момент Лука понял, насколько важно для него узнать что-либо о Кьяре.

— Значит, ты из Падуи? — осторожно спросил он, будучи почти уверен, что она не ответит. — По-моему, под Падуей стоит цыганский табор, ведь так?

— Я родилась в Риме.

— А потом кочевала с табором?

— Нет. Моя мать стала любовницей чужака, — с горечью сказала она, понимая, что такая судьба ожидает и ее. — Она не смогла вернуться к своим даже после того, как он вышвырнул ее из дому словно ненужную тряпку.

— И ты приехала в Венецию, чтобы найти этого человека?

— Да.

— А почему ты не взяла с собой сестру?

— Она… она нездорова. Мне надо убедиться, что семья, на попечении которой я ее оставила, заботится о ней.

Кьяра вдруг почувствовала себя неловко оттого, что говорит о Донате с Лукой, который так похож лицом на человека, виновного в ее страданиях.

— Твой ход, — сказала она, показав глазами на доску.

— Ты разрешишь мне сопровождать тебя в Падую?

— Будет лучше, если я поеду одна.

— Кьяра, будь благоразумна. Кругом слишком много мужчин, охочих до легкой добычи.

— В самом деле? — съязвила Кьяра.

— Ладно. Я прикажу приготовить лодку и можешь отправляться, когда захочешь, — проворчал Лука и встал. — Уж от этого ты, надеюсь, не откажешься?

Кьяра кивнула в знак согласия, а потом спросила:

— А как же наша партия?

— Она закончена. Шах и мат, моя дорогая.

— Ты смошенничал.

— Нет. Просто я был более внимателен. — Он постучал пальцем по фигуре королевы, которой пожертвовал. — Все дозволено в любви и на войне, не так ли? А шахматы не что иное, как цивилизованная война. — Он взял ее руку и поднес к губам, улыбаясь.

От этого прикосновения сердце Кьяры забилось сильнее, и она улыбнулась ему в ответ.

Лука выигрывает все сражения, подумала она, а чувство, заполнившее ее сердце, мешает отражать его атаки.

Дзанетта, склонившаяся над шитьем, взглянула украдкой на сидевшую у окна Кьяру. Интересно, думала служанка, почему у этой смуглой цыганки такое странное выражение лица? Наверное, потому, что дон Лука с ней не спит. Дзанетта точно знала, что это так, потому что каждое утро, перестилая постель, проверяла, нет ли предательских следов на простынях.

Слуги уже научились не судачить о доне Луке и его цыганке, если где-то поблизости находилась синьора Эмилия: у той был отличный слух, к тому же она была скора на расправу. Но в отсутствие синьоры Эмилии ничто не мешало слугам чесать языки.

— Дзанетта!

Девушка торопливо опустила глаза, испугавшись, что Кьяра заметит ее взгляд, но цыганка все еще смотрела в окно.

— Что тебе известно о синьоре Лауре Парадини?

— Она очень богата… — Дзанетта хихикнула, — а ее проделки приводят в смущение даже венецианских патрициев. — Дзанетта была явно в восторге, что может поделиться своей осведомленностью. — Половина патрицианок Венеции вынуждена уходить в монастырь из-за нехватки мужей, ведь, согласно традиции, только один брат в семье имеет право жениться. А синьора Парадини уже похоронила троих. И… — голос Дзанетты понизился до шепота, — и говорят, что у нее было столько любовников, что она составила целый список, чтобы не забыть. Этот список называют Золотой книгой Лауры.