Карнавал страсти - [18]

— Добрый вечер, — негромко произнес Дмитрий и с интересом взглянул на девушку.

Настя молчала. Все приготовленные слова прилипли к гортани. Она могла лишь смотреть во все глаза на Дмитрия. Он был одет точно так же, как в тот вечер, когда провожал на вокзал рыжеволосую женщину. Но сейчас он выглядел не таким измученным, и лишь выражение усталой отрешенности на его лице говорило, что те проводы не прошли для него даром.

Как это было уже не раз, Фарид пришел Насте на помощь.

— С ума сойти, девушка от волнения слова вымолвить не может. Вот что значит провинция, сохранились там еще чистые девичьи души. Знакомьтесь — Настя, Митя. Или к тебе надо уже по имени и отчеству обращаться? Ну это вы сами договоритесь. На всякий случай сообщаю: Дмитрий Петрович Зайцев, солист.

Дмитрий церемонно кивнул, и тут Настя увидела, что он с трудом сдерживает смех. Она пыталась понять причину этого смеха и наконец услышала:

— Кошмар!

— Что случилось? — Настя обрела способность говорить.

— Это я про вашу голову, — пояснил Дмитрий. — Кто это ее так разукрасил? — обратился он к Фариду. — Это в Твери так носят?

— Что ты! — ответил тот. — Это же наш питерский шик. Приехав в Северную Венецию, Настя первым делом постриглась и покрасила волосы по последней молодежной моде. А тебя, Петрович, я не понимаю. Что-то рано ты начал изображать из себя пожилого консерватора. Молодой, можно сказать, мужчина, а так реагирует на крашеные волосы. Ты еще скажи что-нибудь вроде: «А мы в ваши годы…» Неужели твой Мишка тебя ничем таким не радует?

— К счастью, нет. Но сейчас, глядя на Настю, я с ужасом подумал, что он как-нибудь заявится ко мне с зелеными волосами, и я решу, что у меня началась белая горячка.

— Мишка — это Митин сынок, — сообщил Насте Фарид, — здоровый шестнадцатилетний балбес, который тащится… От чего он у тебя тащится?

— От рейва, — усмехнувшись, подсказал Дмитрий, — он, видите ли, рейвер, а папаша у него попсятник. Это он так меня назвал.

Фарид захохотал, да и Настя не смогла удержаться от смеха, узнав, что ее любимый мужчина, оказывается, «попсятник».

— Да ты садись, садись, — Фарид пододвинул Насте стул, — давай ешь, пей. Что-то ты опять расстроилась? — он внимательно вгляделся в ее лицо. — А, я понял, почему. Тебя огорчило упоминание о сыне этого ретрограда. Спешу тебя успокоить. Наш прекрасный принц уже давно сбросил с себя путы семейной жизни. Он теперь, как высказался граф Толстой о Пьере Безухове после смерти Элен, снова жених.

— Ну, погнал! — не выдержал Дмитрий. — Все-таки правильно, что мусульманам религия пить не позволяет. Стоит тебе, Фарид, хоть немного выпить, у тебя такой словесный понос начинается, что просто страшно становится. Вот и Настя на тебя смотрит как на старого придурка.

— А я такой и есть, — ничуть не обиделся Фарид. — Ну, Настя, что же ты не общаешься с Митей. Знаешь, как она тебя любит. — Настя, услышав, что ее тайну выдали так бесцеремонно, внутренне содрогнулась. — Ну не тебя, конечно, а твои дурацкие романсы. Может быть, ты нам споешь что-нибудь?

— Нет уж, я только что с репетиции, с меня на сегодня хватит. Настя, — Дмитрий поднял на нее свои черные глаза, и Настя почувствовала, как ее успокоившееся было сердце опять бешено заколотилось, — хочу вас спросить. А что вам так нравится в цыганской музыке? Не зря же вы ее слушаете целыми днями, если Фарид меня, конечно, не обманывает.

— Не обманывает, — медленно ответила Настя, — мне действительно очень нравится эта музыка. Я только не могу сразу объяснить, почему. Как будто она трогает какие-то струны моей души, которые до этого оставались в покое… Вы меня понимаете?

— Как будто да, — Дмитрий внимательно смотрел на нее.

— Что за разговоры пошли! — возмутился Фарид. — «Струны души»! Разве девушка с зелеными волосами может произносить такие слова? Ты должна сказать проще: «Это круто, меня это цепляет!»

— Прекрати, Фарид, что ты Насте слова не даешь сказать. Мне совершенно понятно это отношение к цыганскому искусству, другое дело, что я сам его не разделяю.

— А почему? — спросила Настя. — Неужели вам совсем не нравится то, чем вы занимаетесь?

— Ой, — вздохнул Дмитрий, — это грустная тема, которой я не хотел бы касаться сегодня. Поговорим как-нибудь в другой раз. Если этот другой раз случится, — философски добавил он.

— Случится, — твердо ответила Настя и смело подняла глаза на Дмитрия. Их взгляды встретились, и на несколько мгновений Настя окунулась в удивительное ощущение абсолютного внутреннего покоя. Ей показалось, что и Дмитрий почувствовал то же самое. Хотя, может быть, она ошибалась.

А потом Дмитрий весело спросил, как обстоят дела у Фарида с выставкой. Фарид, посмеиваясь, отвечал. Немного позже Настя поняла причину их веселья. Оказывается, зимой в Петербург приезжала одна очень деятельная американка средних лет. Она была агентом одной из престижных картинных галерей в Лос-Анджелесе. Целью ее визита в Питер был поиск новых имен и новых картин уже известных художников. Кто-то из знакомых привел эту даму со сладким именем Кэнди к Фариду. А он не только воодушевил ее как художник, сотрудничество с которым может принести прибыль их галерее, но похоже, что пламенный и сладкоречивый Фарид задел самые сокровенные струны феминистской души Кэнди. Теперь в Лос-Анджелесе готовилась его выставка, и Фарид уже фактически сидел на чемоданах, точнее, на своих запакованных холстах. Ему оставалось только получить визу, вернее, доказать американцам в посольстве, что он совершенно не собирается оставаться в их благословенной стране.