Карнавал - [4]

Одноклеточная решила не узнать друга детства. Увы.

– Инфузория! – обрадовался Мучитель. – Как, узнаешь меня?

Одноклеточная сдержанно кивнула.

– Ну иди сюда.

Она подошла и остановилась, не зная, о чем говорить.

– Ты подожди, тут одно дело, потом поговорим.

Она попробовала сказать, что спешит на работу, но промолчала.

– Ты отойди, не стой тут рядом, – сказал Мучитель.

– А у вас секретный разговор? – вежливо спросила она.

– Ага. Отойди, я сказал.

Одноклеточная отошла в сторону, обидевшись. Она постояла минут пять, размышляя на тему хамства. И еще ей было жаль чего-то. Уйти она стеснялась, все же ее позвали.

«Первый. Сегодня я встретила школьного друга, – продолжила она дневник, – забыла, как его зовут. Буду называть его Мучителем.»

Почему-то исчезли слова. Она посидела, глядя в пустое окно с сосулькой, но слова не приходили. Она встала и подошла к окну. Идиот из метро пропал. «Слава Богу», – подумала она и в этот момент в дверь постучали. Она замерла. Стук повторился, потом царапанье. Но у двери был звонок с фамилией.

Звуки продолжались. Она подкралась к двери. Глазка не было и о личности стучавшего можно было только догадываться. Сильный удар. Она вздрогнула.

– Кто там?

Еще удар.

– Не надо стучать, звоните, пожалуйста.

Еще удар.

– Кто там? Скажите, я открою.

– Ээ! – сказали за дверью. – Оаа.

Может быть, это означало: «а вот и я, открывай».

– Уходите, пожалуйста, – сказала Одноклеточная.

Стук прекратился.

Она взяла стульчик и посидела у дверей, ожидая повторения. Но повторения не было. Когда она подошла к окну, идиот стоял на старом месте. Как же он нашел мою квартиру? – подумала Одноклеточная, – неужели по запаху?

Успокоившись, она снова вспомнила об утреннем происшествии.

Буду называть его Мучителем – об этом она подумала еще утром. Стоя в стороне, она наблюдала, как в дальнем завороте переулка появился мужчина с небольшим портфелем. Мужчина шел, глядя под ноги, – из-за плохой дороги и ветра со снегом. Подойдя совсем близко, он поднял глаза и остановился. Неловким движением он было дернулся назад, но его ноги не сдвинулись. Мучитель подошел к нему и ударил. Портфель выпал, раскрылся, из него посыпалась бумага. Мучитель ударил еще раз. Незнакомец упал лицом вниз и остался лежать. Мучитель выбрал удобную позицию сбоку и стал бить упавшего ногой в лицо. Лицо мужчины зарылось в снег, поэтому Мучитель бил не носком, а всем сводом сапога. При каждом ударе голова лежащего подпрыгивала и возле нее подпрыгивал фонтанчик снега.

Потом Мучитель подошел к машине и позвал Одноклеточную. Похоже, что главное было сделано и появилось время для душевного разговора. Остальные пятеро пошли добивать лежащего.

– Ну как дела? – спросила Одноклеточная.

– Дела хорошо, женился.

– А что жена?

– Жена хорошая, любит меня сильно.

Они поговорили в том же духе еще несколько минут. Одноклеточная узнала, что жена восемью годами старше Мучителя; до самой своей свадьбы эта женщина была синим чулком, но не по призванию, а потому что была никому не нужна. Даже во время свадьбы она не совсем представляла, для чего выходят замуж. Бедняга, как она, наверное, мучилась в своей семье, если сбежала оттуда к Мучителю.

– Говоришь, сильно любит? – спросила Одноклеточная, чтобы что-нибудь спросить.

– Еще бы! Меня нельзя любить не сильно, – Мучитель раздулся от гордости, – ты же меня тоже сильно любила, помнишь?

– Да? – спросила Одноклеточная.

– Ну да.

– Да, – сказала она, – помню.

– Ну и дура тогда, – сказал Мучитель, – только все равно ты мне не нужна.

– Тогда я пойду? – спросила Одноклеточная.

– Иди, иди, – сказал Мучитель.

И она пошла. Около лежащего мужчины снег был красным, но уже чуть присыпанным сверху, будто мукой. Она дошла до конца переулка и только тогда обернулась. Машин не было.

«Буду называть его Мучителем, – продолжала писать она. – Сегодня я ему призналась в любви, хотя не люблю. Я никогда еще никому не признавалась в любви. И мне не было стыдно признаваться, только было стыдно потом. Он побил какого-то человека, а я стояла и смотрела. Про второе я не хотела писать, но напишу. Сегодня мне в двери ломился идиот. Сейчас он стоит на улице у дома. Наверное, простоит до самого утра. Не знаю, как я потом выйду. Пора спать.»

Но спать ей не хотелось. Она все вспоминала и вспоминала то чувство странной грусти, которое необъяснимо и неуместно посетило ее в тот момент, когда Мучитель нахамил ей. Что это было? Что это было? Она снимала слои воспоминаний, как реставратор снимает слои поздней бездарной краски, и наконец добралась.

Это случилось в первый раз – в самый первый день, когда она познакомилась с Мучителем.

Тогда они оба были совсем детьми.

Тогда они спускались по лестнице, и был оранжевый солнечный вечер. Так было, хотя этого не могло быть. Памятью разума Одноклеточная помнила, что то был обычный школьный день – день, а не вечер, – и вообще солнца не могло быть, потому что на школьной лестнице не было окон. Но какой-то другой памятью она помнила и широкое окно в стене, и оранжевый свет заката, и его слова, и свое молчание в ответ на его слова, и свои мысли в ответ на свое молчание. Она помнила, как это было – они спускались по школьной лестнице, и был оранжевый солнечный вечер. И тогда Мучитель сказал: