Карнавал Флетча - [32]

Говорят, он приехал из Сан-Паулу, возможно, потомок одного из тех североамериканцев-южан, что появились там в конце вашей Гражданской войны. Они хотели сохранить привычный жизненный уклад, с плантациями и рабами. Таких было немало, но красота и соблазнительность наших женщин не позволили им выполнить задуманное. Скоро они стали частью бразильской нации, а их дети с примесью негритянской и индейской крови не смогли держать в рабстве своих братьев и сестер.

Но ты был светлокож, светловолос и пришел в фавелу Сантус Лима, как долгожданная гроза в разгаре лета, рассыпая всюду свои молнии. Почему пришел сюда, ты, возможно, скажешь нам сам.

Тебе было четырнадцать или пятнадцать лет, когда ты появился в фавеле, энергичный, улыбающийся, смеющийся. Тебя видели то здесь, то там, везде одновременно. И скоро все только говорили, что о тебе: «Где Жаниу?», «Чем сейчас занят Жаниу?», «Вы слышали, что учудил Жаниу прошлой ночью?» Когда брюки продажного полицейского оказались на голове статуи святого Франциска, когда новый велосипед владельца продуктового магазинчика нашли в борделе, когда вокруг дома, построенного верующими для сурового североамериканского миссионера, соорудили заборчик из дерьма, все знали, что это сделал ты, все смеялись вместе с тобой и ерошили твои светлые волосы.

Престиж каждой девушки, с которой ты переспал, немедленно поднимался. Я полагаю, некоторые девицы лгали, утверждая, что спали с тобой, потому что мне представляется невероятным, что один юноша мог поднять престиж стольких девушек. В моей молодости от меня, твоего законного сына, также ждали многого. И, проходя по улице, мне приходилось остерегаться не только девушек, но и их матерей. Однако, надо признать, что в фавеле Сантус Лима светлокожих гораздо больше, чем в любой другой фавеле Рио-де-Жанейро.

Разумеется, у тебя появились приятели, трое или четверо, двое из них — братья Идалины. Дни вы вместе проводили на берегу, возились на песке, плавали, играли в футбол, по ночам пили, танцевали, играли в карты и поднимали престиж девушкам.

Отец Идалины был очень уважаемым человеком. Работал он кондуктором троллейбуса, но все свободные часы отдавал тому, чтобы выучиться на бухгалтера. Бухгалтером его нигде не брали, но он не отчаивался и продолжал упорно заниматься. И очень надеялся, что если не он, то хотя бы один из сыновей реализует его мечту.

Он не разделял всеобщего восхищения Жаниу Баррету. Ему казалось, что ты сбиваешь его сыновей с пути истинного, толкаешь к жизни, для которой они не созданы, не даешь им даже задуматься о достоинствах профессии бухгалтера.

Через людей, которых он знал по школе самбы, ему удалось получить для сыновей работу на рыбацкой лодке. Но старики, владельцы лодки, поставили условие, весьма неприятное для Фернанду — его сыновей они наймут только в компании с Жаниу Баррету. То ли они полагали, что моим дядьям не обойтись без твоего руководства и головы, несмотря на то, что ты приехал из глубинки, ничего не знал о море, то ли хотели, чтобы ты хотя бы часть времени проводил вне фавелы, уменьшив тем самым число твоих проделок и количество зачатых тобой детей. Так или иначе, они выставили такое условие, и Фернанду, если он хотел получить работу для сыновей, не оставалось ничего другого, как согласиться.

Ты вышел в море на рыбачьей лодке вместе с братьями Гомес, и скоро пошли разговоры о дохлой рыбине длиной пять футов, подложенной в постель к самому педантичному холостяку фавелы, когда тот спал (печально, конечно, что с той ночи он уже не мог ни спать в своей постели, ни есть рыбу), о гонке рыбачьих лодок, когда твой соперник, старше по возрасту, так хотел выиграть, что врезался в пристань под всеми парусами.

Фернанду смиренно воспринимал все твои выходки. По крайней мере, его сыновья имели работу, а тяжелая работа лучше всяких других доводов могла подтолкнуть их к мысли о том, что быть бухгалтером куда как лучше. Но он озверел, когда ты начал захаживать к его дочери Идалине, любезничать с ней через окно, рассыпать на крыше цветы, украденные с кладбища.

И он не увидел ничего забавного в твоей шутке, когда ты сбрил у него один ус. Произошло это в день его святого, поздним вечером, когда он выпил лишку и лежал, ничего не соображая.

И вот, в возрасте восемнадцати лет, когда большинство юношей предпочитают не высовываться и вести себя скромно, ты, вероятно подзуживаемый открытой враждой Фернанду, объявил во всеуслышание, что собираешься жениться на Идалине.

Радовалась вся фавела. Они знали, что женитьба никак не повлияет на твой образ жизни, не изменит твоих привычек.

Радовалась и Идалина. Ее ничуть не беспокоила мысль о том, что цепи Гименея, связывающие ее с самым популярным юношей фавелы, будут не из прочного железа, но из эластичной резины.

Фернанду буквально почернел от злобы и на несколько недель даже забыл о том, что хочет стать бухгалтером. С Идалины он не спускал глаз.

— Неужели я — единственный здравомыслящий человек в этом мире, который видит, что Жаниу Баррету — плохой парень и не пара моей Идалине? — вопрошал он. — Он причинил мне немало горя, отвлекая моих сыновей от мыслей о приходах и расходах! Зачем ему жена, если все девушки фавелы готовы из-за него выцарапать друг другу глаза? Он же никогда не утихомирится! Неужели он хочет жениться на моей дочери и продолжать прежнюю жизнь, чтобы помучить меня? Из него такой же муж, как из кота — ломовоз.