Карманный атлас женщин - [14]

Тем временем уже на улице Диккенса наткнулся на них Худой Бронек из Бемова и взглянул исподлобья.

— Чегой-то ты, Манька, не на помойке? А нет, вижу, что-то везешь, покажь, что у тебя там!

Марию даже передернуло от отвращения.

— А шел бы ты куда подальше, пьянь, у ребенка над ухом орать, и вонь от тебя. Не видишь, малышка спит?! Хам!

Худой Бронек отошел от Маньки на шаг, сплюнул в сердцах. Это как, блядь, называется, баба очумела, это что, такие хохмы теперь? Ну слышал я, что она не в себе была или около того, но не так, чтобы ее совсем уж ебнуло по башке. Какого такого ребенка она везет? В этой своей рухляди ржавой среди газет и банок из-под пива? Может, и вправду сунула туда спиногрыза какого. Может, у Терески украла, то-то ей все казалось, что это для нее чужая баба родила. Ребенка украла, психическая она, полиция!

Патруль в составе двух полицейских свернул с Груецкой и направился неспешным шагом к смердящей паре. Ну и работка, не приведи господь. Постоянно то карманники, то старухи, у которых сумки вырвали. А теперь вот — бомжарня. Наверняка поцапались за какое-нибудь тряпье с помойки, теперь придется составлять протокол.

Граждане начальники, иду я себе спокойно по улице и вижу эту женщину с коляской, и у нее там ребенок, а ведь всем известно, что никаких детей у нее нет. Откуда, стало быть, он взялся у нее в коляске? Наверняка украла для последующего выкупа. Или в голове у нее помутилось, и ей причудилось, что он ее ребенок. Нафантазировала себе, что у нее есть грудничок. А известно, что такого дара Божьего не каждая женщина заслуживает. А уж этой пьянчуге с местной малины, этой кукле тряпичной, полуженщине-полубутылке, будьте уверены, Господь Бог не бросил бы даже косточки обглодать.

— Документики попрошшшшшу. Ваш и ваш. Ваш документик, вы глухая? Нет документа, так? Тогда с нами в отделение попрошшшу.

И Мария толкала коляску со спящей Анюсей. За ней скучающие полицейские, и Худой Бронек кричит: «Получишь по заслугам, вот увидишь. И за водку, что у меня когда-то выпила тайком, тебе тоже срок дадут!» Печальное шествие.

Процессия вошла в отделение. Дверь кабинета захлопнулась, и началась проверка.

Фамилияимя, нет, это еще не все, где живет, с кем, имеет ли постоянное занятие и снится ли ей что, откуда у нее эта коляска, с помойки, ладно, а откуда ребенка взяла — нет показаний. Ну, говорите же, женщина, у нас обход, нам рассиживаться некогда. Нет? Тогда по морде разок.

Ты родила этого ребенка? Покажи! Где ребенок? Коляска пустая. О боже, баба ребенка по дороге потеряла. Что за день, а ведь жена утром говорила: «Возьми отгул, поедем на Залив, погода какая замечательная».

— Где ребенок?

Мария встала со стула и с гордо поднятой головой заявила, что это ее ребенок и чтобы ее оставили в покое, что она уходит. А пошла ты, махнули они рукой. Вытерли лбы, закатили глаза. Остаток дня пройдет у них в зеленовато-говнистых стенах подлатанного на дотации Евросоюза полицейского участка.

Перед входом стоял Худой Бронек, а вокруг — дружки, слушали рассказы о жестокой похитительнице детей и смелом Брониславе, который, несмотря на грозящую ему опасность, рискнул задержать преступницу. Рассказчик так заговорился, что не заметил выходящей Марии. Только звук скакнувшей с лестницы коляски привлек внимание ротозеев. На тротуар полетели тряпки и старая одежка. Ребенка не было.

— Забрали у тебя ребенка? Забрали, что не твое?

Вслед за Марией вышли полицейские и подошли к Бронеку.

— Если ты, дебил, еще хоть раз попытаешься нам лапшу на уши навесить, попомнишь. Какой ребенок? Не было в коляске никакого ребенка! Давай, мужик, сваливай отсюда, да поскорее, чтоб мы тебя здесь больше не видели.

Гордая мама свернула с коляской в сторону парка и продолжила прогулку. Вот незадача, такой ветер, а у Анюськиной коляски нет козырька. Надо бедняжку прикрыть, не то простудится… Вот они и у песочницы, этой Мекки всех веселых ребятишек. И мамочки вокруг, с полным набором бутылочек с соком, баночек с детским питанием и запасных подгузников. А уж советуют, а уж верещат, а уж кричат. Польские мамы, вскормленные на мифах о Марии и Младенце. Сеют в животах святое семя и потихоньку его убирают. Грех, если нет ребенка, грех, если рожденного не окрестить. Польские мамы окропляют кричащих младенцев, наряженных в белые кружавчики, и платят ксендзу за избавление от ада.

Другие женщины записываются в Добровольную службу молодых матерей и еще до родов устанавливают наблюдение за каждой беременностью. Ешь йогурт, и у ребенка не будет ни на что аллергии, что вы, только не йогурт, тогда у ребенка будет аллергия на белок. Рожать лучше под музыку Моцарта и с мужем, какой муж, зачем нужен муж, как увидит твою вагину, убежит в ужасе. Как ты одеваешь ребенка? Перегреешь, простудишь. В шапочке, без шапочки, не бери на руки, если плачет, не то привыкнет к любви. Дай отрыгнуть после кормления, корми грудью до двенадцати лет, если не хочешь травмировать ребенка. За послеродовую депрессию ждет наказание: сто отжиманий. За плач в ванной и молитву о смерти получишь ремнем по заднице от уполномоченного по правам ребенка. За вырывание волос у себя из головы на пятом часу ночной истерики ребенка (зубки режутся), за перерезание вен после долгих лет сидения в четырех стенах — заключение в Исправительном учреждении.