Карл Великий - [16]

– Ву-у-урм! – Дикий крик вырвался из груди Гунольда. Оцепенение, охватывавшее его до этого, спало. Он рванулся вперед, и меч Карла по рукоять вошел ему в живот. – Ты-ы… – прохрипел аквитанец, силясь что-то сказать.

– Я! – Карл выдернул из тела умирающего герцога клинок. Тяжелая туша Гунольда Аквитанского рухнула на пол. – Собака! – На лице франка снова мелькнул звериный оскал. Взлетел меч, и седеющая голова герцога улеглась рядом с головой его сына. – Черное и белое, – криво усмехнулся Карл, развернулся и, переступая через трупы и лужи крови, не обращая внимания на стоны раненых и мольбы о помощи, пошел к выходу.

Глава вторая Мать и сын

1

В небольшой и хорошо протопленной зале епископского дома в Дюрене беседовали двое: вдовствующая королева Бертрада и старый Эгельхарт, служивший советником еще Пипину, а ныне получивший титул епископа Дюренского. Измученный подагрой старик старался как можно реже выходить из дома и всех, коли в нем была нужда, принимал у себя. Дела дюренской церкви он давно переложил на священника и исповедника королевской семьи Вольфария. Лысеющая голова Эгельхарта в обрамлении седого венчика волос, несмотря на преклонный возраст, еще сохранила ясность мысли, и Бертрада ценила это. Но более всего она ценила способность старика служить своему монарху и, предугадывая желания августейшего владыки, излагать его же идеи, придавая им четкую и конкретную форму. Сейчас королем был Карл, но Эгельхарт служил вдове Пипина. Оставалось только удивляться изворотливости ума старика и его умению менять взгляды на прямо противоположные, если это было угодно очередному повелителю. Покойный Пипин, дважды воевавший с Ломбардией и поддерживавший во всем Папу Римского, утвердившего его в титуле короля франков, получал от Эгельхарта дельные советы и, прислушиваясь к ним, доставил немало неприятностей лангобардскому королю Айстульфу. Королева-мать поддерживала пролангобардскую группировку, и епископ Дюренский, с чистой совестью облекая в слова сказанные и написанные, воплощал в жизнь расплывчатые подчас мысли Бертрады.

Вот и сейчас, накинув на себя тяжелую меховую накидку, он сидел в кресле и слушал фактическую правительницу западных франков. Подагра продолжала его донимать, и, немало не смущаясь королевы-матери, он опустил высохшие, с узлами перекрученных вен и шишковатыми уплотнениями ноги в лохань с горячей водой, принесенную служкой из соседнего целебного источника, и время от времени покряхтывал, получая удовольствие и облегчение своим болячкам.

– Рим просто завалил моих сыновей письмами, – продолжая ранее начатую фразу, говорила Бертрада. – И добро бы что существенное, так один сплошной поток жалоб то на короля лангобардов Дезидерия, то на герцога Беневентского. Конечно, франки поклялись в свое время защищать Папу, и Пипин даже дважды воевал с Ломбардией и положил на алтарь апостолу Святого Петра ключи от двадцати городов, но сейчас его жалобы мне не нужны. Нам нужен мир. Долгий и прочный, дабы утвердились дети мои во власти и обратили свои взоры на защиту границ от поползновений проклятых язычников саксов. Да и бритты докучают.

– Хорошо! – неожиданно произнес епископ и пошлепал тощими ногами в горячей воде. – Что бы я делал без этих целебных источников. Право, истинное облегчение приносят они страждущим.

– Да ты не слушаешь меня, Эгельхарт.

– Слышу, слышу! Этот бородатый лангобардский бочонок мудр. Сосватать двух своих дочерей за Арихиса Беневентского и Тассилона ловкий ход. И хотя баварец приходится вашей семье родственником, неизвестно, на чьей стороне он окажется, вздумай франки вмешаться в дела его тестя Дезидерия.

– Мне нужен мир и с Папой и с ломбардцем. Но как? Как примирить их ненасытную алчность? Стефан Третий, даром что наместник Бога на земле, жадностью не уступит не только королю лангобардов, но и легендарному Мидасу, в своем стремлении к богатству превращавшему в золото все, к чему бы ни прикоснулся.

Эгельхарт с изумлением взглянул на Бертраду. Он явно не ожидал подобных познаний от вдовствующей королевы.

Та заметила и улыбнулась.

– Это все Фулрод со своими рассказами о греках и римлянах.

– Ты сетуешь на их алчность? Но разве франки отдавали хоть раз кому-нибудь без боя принадлежавший им кусок?

– Да, да, Эгельхарт, я понимаю. Однако мне бы хотелось видеть христианский мир единым.

– Достойное желание.

– Так что же делать?

– Я думаю, ты, Бертрада, уже приняла какое-то решение и сейчас хочешь лишь в нем утвердиться. И я догадываюсь какое! Да и выбор невелик. Либо оказать помощь Папе силой оружия, но это война с лангобардами, либо примирить Рим и Павию, связав каким-либо союзом Дезидерия и таким образом удерживая его от притязаний на папские земли.

– Мой сын Карломан не будет воевать с Ломбардией.

– Да, королева. Он ведет свою политику в Италии, рассчитывая, что рано или поздно она сама упадет к нему в руки вместе с ключами от Вечного города. Твой старший Карл мог бы вмешаться, но… Путь в Италию для него лежит через земли Карломана, а насколько я знаю, братья не слишком жалуют друг друга.

– Увы, Эгельхарт, увы! Карломан не оказал старшему брату никакой помощи против взбунтовавшегося Гунольда Аквитанского, заявив на встрече в Монконтуре, что Аквитания – владения Карла, и пусть он сам разбирается со своими подданными. Карл был просто взбешен.