Карл Великий - [135]

– Ваше величество, – обратился Аудульф к императору, – прикажете начинать переправу?

– Нет, – отвечал Карл хмуро, – не прикажу. Ступай и передай мой приказ – устраивать герштель на этой стороне Рейна. Первым, кто перейдет на ту сторону, будет Абуль-Аббас, а я – верхом на нем. Но сейчас элефант нездоров, и мы будем ждать, пока он поправится.

Когда Аудульф удалился, Карл и Дикуил принялись тщательно осматривать Абуль-Аббаса.

Никаких явных признаков нездоровья не наблюдалось.

– Он тяжко дышит, – сказал Карл.

– Жарко, – ответил Дикуил.

– Но разве он не привык к жаре в тех странах, откуда он родом?

– Отвык, должно быть. К тому же – заволосател.

– Предлагаешь побрить?

– Не знаю… Понравится ли ему это?

– Понравится. Брейте!

Карл и сам испугался своего приказа. А вдруг и впрямь слону станет только хуже? Но отменять указание император не стал, и Абуль-Аббаса принялись брить. Через пару часов он предстал перед Карлом в том виде, в каком пришел в Ахен восемь лет тому назад – безволосым, голым, как франкский подбородок.

– Ну как ты, брат мой? – спросил Карл. – Тебе полегче дышится? Не так жарко?

Слон тягостно вздохнул и прикоснулся кончиком хобота к щеке своего государя. В эту минуту вновь подошел Дикуил:

– Ваше величество! Тревожная новость. Говорят, в окрестных селах наблюдается падеж скота. Боюсь, как бы наш элефант не подцепил заразу.

– Этого только не хватало! – воскликнул император. – Но нет! Элефант – не скот! Он не может заболеть тем же, чем свинья или корова! Он – как человек.

– Ну вообще-то вы правы, – почесывая свою рыжую шевелюру, согласился гиберниец, – У скота не наблюдается выпадения зубов, как у Абуль-Аббаса.

– Вот видишь! Тут что-то другое. Как жаль, что никто не научил Абуль-Аббаса изъясняться по-франкски.

– Даже какую-нибудь шотландскую сволочь можно обучить, а элефанта почему-то нет, – пробормотал Дикуил, как бы чувствуя себя виноватым за то, что не преподавал Абуль-Аббасу азы франкского наречия.

Там, за Рейном, уже начинались саксонские земли – Вестфалия, и Карл во что бы то ни стало хотел ступить на них, едучи верхом на слоне. Он согласен был ждать сколько угодно, лишь бы слон выздоровел. Два выпавших зуба пополнили собой слоновью коллекцию, которую Карл неизменно брал с собой во все походы. Там был и слоник Фастрады, и диптих Ирины, выполненный из слоновьей кости, и первый рисунок Дикуила, изображающий элефанта, и многое другое, что так или иначе было связано с пожизненной мечтой Карла об элефанте.

Перед сном Карл молился о здравии Абуль-Аббаса, и тут нелепая мысль о крещении слона вновь посетила его выживший из ума ум. Ему захотелось молиться не просто о животном, а о «рабе Божием элефанте…» – и с добавлением христианского имени.

Рано утром Карл отправился из своей палатки туда, где отдыхал Абуль-Аббас. Вид у слона был еще хуже, чем вчера. Он лежал на брюхе и тяжело дышал, вздувая бока. Из полуприкрытых глаз его сочилась вязкая жидкость – то ли гной, то ли слезы.

– Он умирает, – сказал Карл.

– Зачем так спешить с выводами! – проворчал Дикуил.

– Нет, он умирает, – повторил император. – И я знаю почему.

– Почему же?

– Потому что он христианин.

– Мы тоже христиане, но пока не умираем, – не понял гиберниец смысла сказанного Карлом.

– Мы – не настоящие христиане, – сказал Карл. – А он – настоящий. Он не хочет идти на войну. Он не хочет видеть, как люди будут убивать людей. Он страшится этих зрелищ. И потому умирает, дабы не видеть их. Вот каков мой элефант, Алкуин!

– Я – Дикуил, – с тревогой за рассудок Карла промолвил главный императорский элефантариус.

– Не волнуйся, я в своем уме, – сказал Карл. – Просто я сейчас разговаривал не с тобой, а с Алкуином. Но и ты можешь присоединиться к нашему разговору. Ночью я долго молился, и предо мной распахнулся истинный смысл происходящего. Доселе я предполагал, что дух древнего Ифы не хочет впускать в свои пределы моего элефанта. Но теперь я знаю – это не так. Просто Абуль-Аббас – не языческий элефант, как те, что ходили в бой с Александром, с Пором, с Ганнибалом и спокойно взирали на убийство. Абуль-Аббас родился после Христова пришествия, он знает о Свете Разума, воссиявшем над миром, и не хочет лицезреть убийство.

Он продолжал говорить. К Дикуилу подошел Фредугис и спросил:

– Что тут происходит?

– Тс-с-с! Мы разговариваем с Алкуином, – прошептал в ответ главный элефантариус.

– Я столько спорил с тобой, доказывая, что силой можно обратить в христианство, – говорил Карл. – Но теперь-то вижу, насколько прав был ты, обожаемый мой штукатурщик, и как ничтожен твой Карл, коего ты обрядил в тогу с ваиями. Как бы я хотел, чтобы ты сейчас стоял тут рядом с нами и видел этого элефанта, который лучше умрет, чем двинется с места туда, где льется кровь.

Появились Теодульф и Эйнгард. Коротышка хотел было сказать что-то в своем духе, но замер с открытым ртом, осознав, каким пафосом охвачена душа императора франков. А Карл тем временем уже обращался не к тени покойного аббата, а к пока еще живому слону:

– О нет, ты не умрешь, мой родной брат Абуль-Аббас! Я не дам умереть тебе. Дикуил отведет тебя обратно в Ахен, где тебе так хорошо живется, где тебя все любят и где люди не убивают людей. Я один, как и прежде, отправлюсь усмирять язычников и вернусь с победой к тебе и Химильтруде. Не плачь о ней, брат мой, ведь ты элефант, тебе не положено лить слезы!