Карл Маркс: Мировой дух - [121]

Теперь он уже не знал, где вспыхнет искра, от которой разгорится мировая революция. Он никогда не думал, что это случится в Англии, хотя эта страна и была центром капитализма и прибежищем вождей международного движения. Туда устремились Кропоткин и Степняк-Кравчинский, итальянец Малатеста, австриец Макс Неттлау, немец Рудольф Роккер и уцелевшие коммунары — Вайян, Серрайе и Франкель; беднейший лондонский квартал Сохо, где Маркс прожил шесть лет, даже прозвали «Малой Францией».

Франция надолго выбыла из политической игры после резни в мае 1871 года. 3 мая 1872 года первую группу осужденных коммунаров выслали в Новую Каледонию; кое-кто уехал в Алжир, присоединившись к множеству уроженцев Эльзаса и Лотарингии, желавших оставаться французами. Чтобы предоставить им землю, армия захватила владения алжирцев под предлогом их более или менее подтвержденного участия в восстаниях.

Что касается России, то и в ней, по Марксу, революции произойти не могло, поскольку она оставалась феодальным государством, которым Александр II управлял железной рукой с тех пор, как начались теракты; Карл всегда думал и писал, что социализм наступит после капитализма, а не вместо него; в России же капитализм продвинулся ничтожно мало. Кроме того, революционные силы там состояли в основном из анархистов и народников, которые ничего не понимали в его трудах и считали, что капитализм и социализм — западные извращения; народники, в частности, отвергали его теории как исходящие от «язычников». Однако первый перевод «Капитала» появился именно на русском языке, в апреле 1872 года; он был сделан ускоренными темпами двумя эмигрантами из России в Лондоне — Лопатиным и Даниельсоном (которого Маркс особенно уважал, хотя тот поначалу был народником). Книга, напечатанная тиражом в три тысячи экземпляров, была разрешена в России: царский цензор Скуратов, давший «добро», писал: «Хотя политические убеждения автора являются исключительно социалистическими и вся книга носит явную социалистическую природу, ее замысел, конечно, не делает ее общедоступной; к тому же стиль ее строго математический и научный; поэтому комитет объявляет сию книгу свободной от судебного преследования». Мало кто прочтет ее в России, а еще меньше поймет, — добавил цензор. 28 мая 1872 года Маркс, еще плохо читавший по-русски, поздравил Даниельсона: «Перевод выполнен мастерской рукой». В первый же месяц было продано 900 экземпляров — цифра значительная, хотя и не говорящая о массовом успехе.

Остается Германия, где Карл все еще возлагает надежды на эйзенахскую партию Либкнехта и Бебеля, при условии, что они откажутся от сотрудничества с лассальянцами, завороженными государственной властью, как когда-то и сам этот молодой и блестящий адвокат.

Внутри самого съежившегося Интернационала борьба за власть велась еще напористее, хотя ставки в ней сделались ничтожно малы. Карл был убежден, что Бакунин, все так же называвший себя анархистом, на самом деле хотел использовать то, что осталось от движения, чтобы начать повсюду восстановление всех элементов самодержавного государства под названием «революционных коммун». Маркс тревожился, видя, что русский анархист старается превратить исполнительный орган Интернационала в революционный штаб, составленный меньшинством, единство мысли и действия которого означают не что иное, как ортодоксальность и слепое повиновение — Perinde ad cadaver[50] ордена иезуитов! Нельзя лучше сформулировать обвинение в адрес «единой партии», которая позднее сложится (именно в России) и начнет действовать от его имени, — никогда Маркс не станет ее сторонником. И никогда не поддержит принцип партии авангарда, узкого круга элиты. Но именно партия авангарда наделает столько бед после него. Маркс думал, что результата может добиться только массовая партия в условиях парламентской системы.

Поэтому он отнюдь не был намерен передавать Интернационал Бакунину. В июне 1872 года, в новом воззвании Генерального совета («Мнимые расколы в Интернационале»), он в очередной раз обвинил Бакунина в желании внести разлад в рабочее движение. Но у него были и другие заботы, поскольку лето 1872 года ознаменовалось тремя важными семейными событиями, тесно связанными с Парижской коммуной: все три его дочери были влюблены в трех французов — трех журналистов, трех коммунаров, трех чудесным образом спасшихся и миновавших участи тех, кто был 28 мая расстрелян на кладбище Пер-Лашез.

Летом 1872 года Лаура все еще находилась в Испании; она со своим мужем Полем Лафаргом вдохновляла на борьбу испанских революционеров, подвергавшихся преследованиям со стороны напуганных Коммуной властей; в результате этой борьбы под руководством Пабло Иглесиаса вскоре будет создана Испанская социалистическая рабочая партия.

Женнихен в это же время разыскала среди эмигрантов-коммунаров, которым пыталась помочь, Шарля Лонге — журналиста, с которым ее познакомил Поль Лафарг пять лет тому назад. Лонге, директор «Рив гош», своего рода официальной газеты Коммуны, избегнувший пуль, которые сразили Флуранса (другую любовь Женнихен), только что приехал в Лондон и снова начал упорно за ней ухаживать. Они обручились.