Карфаген смеется - [43]
Говорят, у Адольфа Гитлера был темный разум. Если это верно, тогда у меня тоже темный разум. Я знаю врага, мне известна его тактика. И за это они посадят меня в сумасшедший дом? Только в прошлое воскресенье какой-то английский генерал написал в газету, что не может понять, почему так много казаков, украинцев и белогвардейцев присоединились к немецкой армии. Я послал ответное письмо. Они решили отомстить всем, кто их предал. Сталин одинаково боялся патриотов и предателей. Он убил всех выживших. Грузин, как мы говорили, – это просто турок, надевший чистое пальто. Я уже охрип, предупреждая всех вокруг, мои силы слабеют. Я заблудился в этих диких местах, среди грязи и мерзости. Меня атакуют со всех сторон. На меня клевещут. Матерь Божья! Что я еще могу отдать? Неужели мне некому передать свое знание? Где мои сыновья и дочери? Один ребенок – все, чего я хочу. Неужели и это слишком много? Белый свет очищает мой разум, и ртуть течет из моих глаз. В снегу – ангелы, их мечи – из серебра. Маленькие девочки в хлопковых платьях бегут ко мне с клочками бумаги, а я не могу прочитать, что там написано. Они ослепляют меня. Карфаген на горизонте. Византия сияет, как зеркало. Предстоит последняя война. И рыцари Христовы спят. О, как я завидую этим самоуверенным евреям!
Туман был у меня во рту.
Туман был у меня во рту. Судно ползло по бурному, шумному, невидимому морю. То и дело слышался жалобный стон корабля, который почти немедленно заглушался и искажался в тумане. Я дрожал, кутаясь в пальто, пальцы сомкнулись на пистолетах. Палуба как-то суетливо раскачивалась у меня под ногами. Я видел, что темные тени появлялись и исчезали на мостике, но никто ничего не говорил. Казалось, иногда на наши сигналы отвечали другие сирены, но, возможно, это было просто эхо. Я философски задумался о том, могла ли моя жизнь завершиться, пройдя полный круг, мог ли я умереть в тот же день, в который родился, так и не увидев Константинополя. Эти мысли отвлекли меня. Наверное, я страдал от жажды и передозировки кокаина, но внезапно пришел к выводу, что у меня симптомы сыпного тифа Герникова. Впрочем, я чувствовал себя спокойным и уравновешенным. И вновь сирена, подобная трубному гласу, заставила все судно содрогнуться. Я провел по губам влажной перчаткой. Туман, словно руки мертвецов, цеплялся за дубовые и медные детали корабля. Не сумев разглядеть берег, я решил вновь прибегнуть к помощи кокаина. Я верил в укрепляющую силу этого средства, по крайней мере, порошок должен был помочь мне продержаться до тех пор, пока я хоть мельком не увижу Византию. Я ни за что не хотел пропустить это зрелище – мне много раз говорили, что это одно из величайших чудес мира. Я решил: если я умру, то умру, созерцая рай. Я спустился по трапу на нашу палубу, открыл дверь каюты и неожиданно обнаружил, что миссис Корнелиус не спит.
– Боже мой, – сказала она, – шо за день, а? Поверишь или не, но я ’се ж п’завтракаю нынче утром.
Ее уверенность помогла мне успокоиться.
– Ты поел, Иван?
– Еще нет.
Миссис Корнелиус встала и занялась своим туалетом, а я, дрожа, опустился на ее койку. Отвернувшись от своей спутницы, как обычно, я смог вдохнуть еще немного кокаина. Почти тотчас же я почувствовал себя лучше. Миссис Корнелиус уже надела зеленое шелковое платье, небрежно набросив сверху норковую шубку:
– Неплохо, – заметила она.
В обеденном салоне она заказала большой завтрак.
– Черт’в туман, – сказала она. – Я‑то надеялась посмотреть вид. Ни разу с эт стороны не видала. – Она встревожилась, обнаружив на своем платье несколько пятен. – Откуда они ’зялись? – Она попыталась очистить платье. – У нас шо-т было прошлой нотчью, так?
Она скрестила ноги, сияя от восторга, как будто добилась поставленной цели. Мальчик принес ей яичницу с беконом, которая выглядела просто отвратительно. Все остальные брали черный хлеб, омлет и чай. Миссис Корнелиус причмокнула губами и стряхнула сахар на свой тост, как обычно.
– Никада не знашь, када случится позавтракать в следующий раз, – пояснила она. – Кажись, я целых шесть лет так не ела.
Она быстро проглотила свою порцию, заказав еще одну яичницу с беконом раньше, чем опустела первая тарелка.
– Тьбе лучше принести тост и мармелад, – заявила она мальчику.
Мой желудок был слишком слаб для подобного испытания. Я сказал, что хочу подышать воздухом.
– Уви’имся на палубе, – пообещала она.
Туман начал рассеиваться, но берег все еще нельзя было разглядеть. Однако след за кормой судна уже стал заметен. Я закурил сигарету и облокотился на поручень у кормы. Баронесса отыскала меня, когда я начал сильно кашлять. Я прилагал все усилия, чтобы прекратить приступ, но ничего не получалось.
– Ты выглядишь больным, Симка. Не подхватил ли ты то же, что и бедный Герников?
Это так меня встревожило, что кашель начался заново. Я не мог рассказать ей о своих страхах. Не следовало устраивать панику на борту судна.
– Вы с женой придумали, где остановиться в Константинополе? – спросила она.
Я покачал головой.
– Нужно постараться не терять связь.
Я кивнул. Меня настиг еще один приступ кашля. Баронесса была равнодушна и спокойна. Возможно, она уже готовилась к расставанию. Мне, однако, она казалась оскорбленной. Я, нахмурившись, глядел на нее. Я не мог говорить.
