Карьеристки - [117]

— И пусть увидят тебя такой, — сказал он, кладя правую руку на рыжеватый треугольник и чувствуя, как она горит от жажды. — И пусть увидят, как ты меня хочешь.

— Майкл, ну пожалуйста, — с трудом сумела выговорить Ровена. — Ну пожалуйста.

Он покачал головой, едва владея собой.

— Я хочу смотреть на тебя, вот здесь, у стены, освещенную светом ночи. Сними рубашку. Покажи мне груди.

Пальцы действовали неловко, тряслись и путались, она с трудом расстегивала пуговицы, попыталась справиться с крючком от лифчика. Для обоих это была сладкая мука. Наконец Ровена все сняла и стояла на фоне стены почти совершенно голая, с налившимися кровью сосками, плоским, трепещущим животом, в ожидании наслаждения. Он высился перед ней полностью одетый и больше не мог сдерживаться. Кребс кинулся к Ровене, покрывая поцелуями лицо, губы, шею, хватая за груди и торопливо расстегивая джинсы, освобождая плоть от тисков ткани, которая едва могла справляться с силой напора. Ровена в экстазе извивалась под его руками, не владея собой, как сумасшедшая, и расставляла ноги, шире и шире. Она мечтала об этом, даже занимаясь любовью с Джоном. Боже, неужели это счастье возможно, неужели сейчас свершится, повторится, и он, Майкл Кребс, единственная любовь ее жизни, снова соединится с ней в единую плоть? Ровена понимала — она не может жить без этого, и вот уже пальцы Майкла там, а потом, следом за ними, он вошел в нее.

— Майкл!

— Ровена! Моя дорогая!

Он начал двигаться, и она ощущала его в себе, он ласкал ее нутро, он хотел пригвоздить ее к стене, распять. Да, она согласна, она на все согласна, только бы это длилось бесконечно, долго, всегда. Она двигалась вместе с ним, Кребс чувствовал — она вся в его власти, вся, до последней капли, Ровена Гордон — эта потрясающая женщина — его, и возбуждался еще сильнее. Он хотел бы ее немного помучить, заставить подождать, умолять, но чувствовал — он не способен произнести ни слова, только устремлялся все глубже и глубже. Она всхлипывала и вскрикивала в экстазе, и он взорвался внутри нее, чувствуя, как всего себя, до последней капли, отдал ей. И удовольствие разлилось по телу, по каждому дюйму, от кончиков пальцев ног до затылка. Он прохрипел ее имя и прижал к себе.

33

— Извините меня, джентльмены, — сказала Топаз, тяжело поднимаясь из кресла, но стараясь держаться с достоинством, на которое только была способна.

Боже мой, иногда она ненавидит себя за эту беременность, думала она, смущаясь своей тяжелой, вперевалочку, походки, направляясь в туалет. И какой осел выдумал, что материнство — нечто сияющее и светлое? Наверное, этот дурак был холостяком или женоненавистником. О Господи!

На заседании присутствовали восемь мужчин и две женщины. Одну мадам — главу отдела кадров — можно не считать. Так что она, Топаз, единственная представительница верхних эшелонов власти компании. Конечно, здорово звучит, особенно сейчас, когда три раза в час ей приходится топать в туалет. Что ж, мочевой пузырь того требует, а уж ему она не может не подчиниться. Ладно, прекрасно. Она посмотрела на себя в зеркало: ну и вид. Поправилась на десять фунтов, лицо красное, щиколотки распухли, а ребенок в животе дико напрягает ее спину. Ноги сунуты в широкие сандалии «Доктор Скол».

Платье для беременных Топаз придумала себе сама, ибо те, что продавали в магазинах, почему-то были, как правило, омерзительного розового цвета или в цветочек. Лучшее, что смогла придумать Топаз, — широкие платья до щиколоток, цвета морской волны или просто черное или темно-зеленое, отделанное тесьмой у горла и на манжетах. Сегодня она нарядилась в платье цвета морской волны — наиболее деловое из всего нынешнего гардероба.

Да. Она похожа на слона. И Топаз вдруг почувствовала дикое раздражение при виде своих кудрей, разметавшихся по плечам. Она вынула бархатную ленточку из кармана и завязала хвост на затылке, а потом поковыляла обратно на заседание.

Директор «Америкэн мэгэзинз» Харви Смит, отвечающий за Западное побережье, коротко докладывал о положении дел в Лос-Анджелесе и о тех трудностях, которые им угрожали. За столом сидели и слушали — председатель Мэт Гуверс, Эли Лебер из «Лебер, Джейсон и Миллер», адвокатской службы компании, Дамиан Харт, главный финансист, Ник Эдвард и Джералд Квин, банкиры-инвесторы из «Моган Макаскил». Фирма наняла их в качестве консультантов «Америкэн мэгэзинз». Директор по продаже Эд Лазар, директор международного отдела Нил Брэдбери, директор маркетинга Ник Томсон, директор отдела кадров Луиза Паттон, директор всего Восточного побережья Топаз Росси.

Иными словами, собрались члены правления «Америкэн мэгэзинз» и ближайшие советники. Мэт Гуверс отказался приглашать кого-то еще, он даже поручил Луизе, как самой младшей по должности, вручить каждому под расписку уведомление о совещании.

Это было жизненно важное совещание для всей компании «Америкэн Мэгэзинз».

Компания оказалась в трудном положении.

— У нас серьезные проблемы, — продолжал Харви, когда Топаз села на свое место. — Западное побережье боится, что «Меншн индастриз» изменит суть «Америкэн мэгэзинз». Специалисты полагают, — он сделал жест в сторону Джералда Квина, — Коннор Майлз беспокоится только об увеличении прибыли. Мы думаем, он закроет все журналы, которые не дают дохода. Снизит качество изданий, запретив иметь дело с дорогими фотографами и авторами. Вопрос в том, как нам убедить его, что журнальный бизнес действует по другим экономическим правилам и здорово отличается от лесозаготовок или торговли продуктами.