Карьера одного борца - [77]

— Убирайся к черту! — ответил Кэшель, поспешно отстраняя ее, когда она хотела схватить конверт.

— Не надоедай ему, Фэн, — мягко произнесла миссис Скин.

— Не буду, не буду, мой милый, — сказала мисс Скин, нежно кладя свою руку ему на плечо. — Дай мне только взглянуть на подпись, — я хочу знать, от кого оно. Дай же, мой дорогой.

— Это не твое дело, — возразил Кэшель. — Убирайся! Если ты не оставишь меня в покое, то в следующий раз, когда ты придешь ко мне на урок, я задам тебе хорошую встряску.

— Воображаю, — презрительно ответила Фанни. — Кто же из нас двоих получил сегодня хорошую встряску, хотелось бы мне знать?

— Дай-ка ему хорошенько, — хрипло рассмеявшись, произнес Скин.

Кэшель отодвинулся подальше от Фанни и стал читать письмо, которое заключало в себе следующие строки:

«Риджент Парк.

Дорогой мистер Кэшель Байрон!

Мне хотелось бы, чтобы Вы увиделись с одной из моих хороших знакомых. Она будет здесь завтра в три часа дня. Я была бы Вам очень обязана, если бы Вы зашли ко мне в это время.

Уважающая Вас Лидия-Кэру».

Наступила долгая пауза, во время которой в комнате не было слышно ни одного звука, за исключением тиканья часов и чавканья экс-чемпиона, разгрызавшего скорлупу раков.

— Надеюсь, Кэшель, все обстоит благополучно, — произнесла наконец миссис Скин дрожащим голосом.

— Черт меня побери, если я хоть что-нибудь понимаю, — ответил Кэшель. Может быть вы здесь что-нибудь разберете?

С этими словами он передал письмо своей приемной матери. Скин перестал жевать, чтобы проследить за тем, как будет его жена читать письмо; это казалось ему одним из самых чудесных подвигов.

— Я думаю, что леди, о которой она упоминает, — это она сама, — сказала миссис Скин после некоторого размышления.

— Нет, — произнес Кэшель, отрицательно покачав головой. — Она всегда говорит то, что думает.

— Но, может быть, — заметил Скин, — она не умеет написать того, что она думает. Тем и плохо писанье: никто никогда не умеет точно высказать того, что думает. Я еще ни разу не подписал условия, чтобы при этом не произошло каких-либо недоразумений; а ведь условия — это еще самые лучшие из всех текстов, какие только существуют на свете.

— Вам лучше всего будет пойти туда и посмотреть, что она хотела сказать, — осторожно произнесла миссис Скин.

— Верно, — подтвердил Скин. — Иди туда, мой мальчик, и враз кончай с ней дело.

— Что-то письмо уж слишком коротко, да и не очень нежно, — заметила Фанни. — У нее не хватило даже вежливости поставить свой герб.

— Воображаю, чего бы только ты ни дала, чтобы быть на ее месте, — насмешливо заметил Кэшель, ловя письмо, которое Фанни с презрением швырнула ему.

— Если бы я была на ее месте, я бы больше уважала себя и не стала бы бросаться тебе на шею.

— Тише, Фанни, — сказала миссис Скин, — ты слишком резка. Нед, тебе не следовало бы раззадоривать ее.

На следующий день Кэшель позавтракал с аппетитом, проделал несколько упражнений, принял ванну, некоторое время позанимался массажем, а затем ровно в три часа явился в Риджент Парк. Он ожидал встретить там Башвиля и был очень удивлен, когда двери отворила ему служанка.

— Мисс Кэру дома?

— Да, сударь, — отвечала девушка. — Вы мистер Байрон, сударь?

— Да, это я, — произнес Кэшель. — Скажите, есть ли кто-нибудь у нее?

— Там какая-то леди, сударь, но больше нет никого.

— А, черт возьми! Ну, видно, ничего не поделаешь.

Девушка подвела его к двери, и, когда он вошел, тихо закрыла ее и ушла, не докладывая о нем. Комната была картинной галереей, освещенной сверху. В конце галереи, спиной к нему, сидели Лидия и еще какая-то женщина, благородная осанка которой и изящные манеры, наверное, навели бы на размышление о ее красоте всякого человека, менее предубежденного, чем Кэшель. Пройдя несколько шагов, он вдруг изменился в лице, приостановился и уже был готов обратиться в бегство, когда обе женщины, услышав легкие шаги, обернулись и заставили его прирасти к месту. В то время, как Лидия протягивала ему руку, ее собеседница взглянула сначала равнодушно, потом на лице появилось выражение недоверчивого изумления и наконец она воскликнула, в порыве радостного волнения, подобно ребенку, нашедшему свою давно потерянную игрушку:

— Мой дорогой мальчик!

И, подойдя к Кэшелю, она заключила его в объятия. Он спрятал сконфуженное лицо на ее плече, состроил гримасу и произнес, обращаясь к Лидии:

— Вот то, что называется голосом природы.

— Какое ты очаровательное создание, — произнесла миссис Байрон, отстраняя его от себя, чтобы полюбоваться им. — Как ты стал красив!

— Как вы поживаете, мисс Кэру? — спросил Кэшель, освобождаясь от объятий и поворачиваясь к Лидии. — Не обращайте на нее внимания, это ведь моя мать. Или иначе сказать, — добавил он, словно поправляя самого себя, — это моя мама.

— Откуда же ты явился? Где ты был все это время? Куда ты исчез, негодный мальчик, на целых семь лет? Подумайте только, мисс Кэру, ведь это мой сын! Поцелуемся еще раз, мой ненаглядный, — продолжала она, нежно дотрагиваясь до его руки. — Какие у тебя мускулистые руки!

— Целуй, пожалуйста, сколько тебе будет угодно, — произнес Кэшель со своим прежним школьным упрямством. — Надеюсь, ты здорова? Ты выглядишь довольно хорошо.