Кардинал Ришелье - [33]

Герцог Монтелеоне, посол Испании в Париже, в свою очередь, доносил в Мадрид: «Господин де Ришелье, епископ Люсонский, — мой близкий друг. Я убежден, что во всей Франции не найдется двух таких ревнителей дела Господня, нашей короны и общественного блага. И даже если бы он не обладал всеми этими качествами, его усердие на службе у королевы-инфанты (Анны Австрийской. — П. Ч.) позволяет надеяться на него. Кстати, у меня есть и формальное доказательство его преданности нашему делу». Испанский посол не сообщает, о каком «формальном доказательстве» идет речь, но тогдашние симпатии Ришелье к Мадриду были общеизвестны.

А вот как оценивал назначение Ришелье посол Венецианской республики в донесении своему правительству: «По нашему мнению, выбор нового государственного секретаря не может считаться благоприятным для интересов Ваших Милостей. Нет сомнения, что он принадлежит к испанской партии. Его часто можно видеть в посольстве Испании, поговаривают даже, что Мадрид выплачивает ему пенсию».

Действительно, протеже Марии Медичи, одержимой идеей союза с Испанией, не мог не сблизиться с испанской партией при французском дворе, если надеялся сделать успешную карьеру. Понимание необходимости противодействовать гегемонистским устремлениям Габсбургов придет к Ришелье позднее, когда он в полной мере оценит смысл внешнеполитических усилий Генриха IV.

Итак, 32-летний епископ Люсонский — новый государственный секретарь. За 18 месяцев, истекших со времени его появления на трибуне Генеральных штатов, он многое успел: стал духовником молодой королевы, личным советником Марии Медичи, государственным секретарем и членом Королевского совета; в знак признания его заслуг ему была пожалована пенсия в размере б тысяч ливров в год — скромная, в общем-то, сумма, но это только первая капля обильного золотого дождя, который прольется на Ришелье милостью его венценосных благодетелей.

За несколько дней до назначения епископа Люсонского государственным секретарем в старом фамильном замке в возрасте 60 лет тихо угасла его мать мадам де Ришелье, не дождавшись первого триумфа своего любимца. Втянутый в круговерть обрушившихся на него дел, Ришелье не смог выехать из Парижа и проститься с матерью. Мадам де Ришелье была похоронена 8 декабря 1616 г. в присутствии сельского кюре прихода Брей. «Я вынужден с глубокой горечью поведать Вам о постигшей нас утрате — смерти нашей бедной матери… — сообщал Ришелье в письме брату монаху-картезианцу. — При ее кончине Господь даровал ей столько же милости, утешения и нежности, сколько несчастий, обид и горечи она испытала при жизни. Что касается меня, то я молю Бога, чтобы ее и Ваш добрые примеры помогли мне в будущей жизни».

* * *

От нового Королевского совета ждали перемен к лучшему. Но этого не произошло. С устранением «барбонов» влияние Кончини стало поистине не ограниченным. Он призвал к власти людей малоизвестных, не имеющих влияния и опыта в ведении государственных дел, и они попали в полную зависимость от временщика. Кончини, безусловно, нуждался в энергичных, способных помощниках, но он же постарался лишить их всякой самостоятельности. Маневр хитрого итальянца быстро разгадали. В новых министрах видели его ставленников, поэтому поддержки в обществе они не получили.

С самого начала высокомерный фаворит дал понять своим помощникам, кому они обязаны возвышением и как им надлежит вести себя. Кончини требовал от них абсолютного повиновения. Он запрещал принимать какие-либо важные решения во время своих частых и длительных отъездов из Парижа. Министрам приходилось проявлять невероятную изворотливость, чтобы решать непрерывно возникающие вопросы, не задевая болезненного самолюбия маршала д'Анкра.

С возрастом — а в 1616 году Марии Медичи было уже 42 года — она становилась все более капризной и вздорной. Властолюбивая от природы, королева проявляла поражавшую ее помощников апатию ко всему, что прямо не затрагивало ее интересов. Нередко со слезами на глазах она обвиняла других в ошибках, которые сама же совершала. При этом королева была на редкость упряма, что не мешало ей постоянно подпадать под чье-нибудь влияние. Нельзя было полагаться на ее слово. Она непрерывно меняла свои решения.

За немногие годы регентства Мария Медичи потеряла всякое уважение своих подданных, став объектом насмешек — подчас фривольного толка — анонимных памфлетистов. Ришелье очень скоро воочию убедился в том, о чем раньше лишь догадывался: королева-мать жила во власти своих чувств и чужих мыслей. И он сделает из этого соответствующие выводы.

Ведущую роль в министерском триумвирате маршал д'Анкр отвел Барбену, способному финансисту, наделенному воображением и твердостью. Ришелье говорит о нем как о «мужественном человеке с чистыми руками». Епископ Люсонский стал правой рукой Барбена, на чью поддержку вполне мог рассчитывать. В то время Ришелье охотно демонстрировал доверительный, дружеский характер своих отношений с генеральным контролером финансов.

Маршал д'Анкр попытался убедить Ришелье отказаться от люсонского епископства, на которое у него, по-видимому, были какие-то виды, но при поддержке Барбена и других влиятельных друзей молодому министру удалось сохранить за собой наследственное владение. Правда, должность духовника Анны Австрийской пришлось уступить другому протеже Кончини. Материальное положение Ришелье к тому времени значительно улучшилось. 17 тысяч ливров в год, конечно же, не предел его мечтаний, но все же эти деньги давали возможность вести достойную его сана и высокого поста жизнь при дворе.